А я? Я просто беру и обнимаю эту огромную скалу мышц.

Каким бы говнюком он ни был, сегодня Багира — единственный, кто был со мной в переломный момент. И я невероятно ему благодарна за это.

С этой мыслью я забираюсь на скромную койку и закрываю глаза, приказывая себе заснуть и запрещая думать о чем-либо!

Никаких мыслей.

Мне нужно хоть немного поспать. Иначе, боюсь, не справлюсь с безумием, происходящим внутри меня. И от этого становится очень страшно.

Сейчас я даже немного жалею, что промолчала.

Мне стоило поговорить с Илаем и во время своих рыданий позволить излить боль, а вместе с ней и все мои переживания…

Но это, наверное, глупо… ведь Илай — лучший друг Самсонова. Было бы крайне нелепо плакаться, что его друг — жестокий мудак?

Я убеждаю себя, что все сделала правильно, не поддавшись эмоциям, окей, поддавшись частично: мою истерику Багиров все же видел и, уверена, догадался о ее причинах.

И только после всех этих изнуряющей мыслей, скачущих в голове по кругу, мне удается заснуть.

А будит меня звонкая трель телефона.

Я не знаю, сколько прошло времени, но точно знаю, что просыпаться я не готова.

Голова гудит, и попытка открыть глаза отзывается болью в висках.

Когда трель затихает, я выдыхаю и постепенно погружаюсь обратно в сон. Но ненадолго. В меня прилетает что-то увесистое, и я вскидываю голову.

— Возьми, на хрен, трубку, или я выкину твой телефон в мусоропровод!

Я моргаю, глядя на разъяренного парня, который показывает мне средний палец и накрывает голову подушкой.

Я слегка заторможенно присаживаюсь на узкой кровати и с запозданием понимаю, что телефон снова звонит.

Не сразу нахожу его в одеяле, вижу имя абонента и задумываюсь, стоит ли брать сейчас трубку, но палец неловко соскальзывает на экран, и в следующую секунду я слышу голос Алисы.

Медленно прислонив мобильный к уху, зажмуриваюсь, готовая к атаке проклятий, но что-то идет не так…

— Лена… — навзрыд всхлипывает Алиса, и мое сердце начинается биться сильнее. — Глеб… он… — ее дрожащий голос надламывается, и я слышу, как она душит в себе слезы, а у меня от прозвучавшего имени мурашки пробегают по коже и леденеют конечности.

— Глеб…

Я выпрямляюсь в кровати.

— Господи боже мой, скажи уже наконец! — не выдерживаю я.

— Глеб в реанимации…

А дальше у меня все. Вакуум. Следующие слова Алисы ускользают, тонут под толщей воды, едва долетая. И я с трудом разбираю:

— …его сбила машина.

7. 4.1 Флэшбэк

Я не помню, как вбегаю в больницу, нахожу нужный этаж и встречаюсь в коридоре с толпой ожидающих.

Стук моих каблуков отдается эхом в ушах.

Наспех приглаживаю растрепавшиеся, спутанные волосы. Я даже не хочу думать, как выгляжу. Да это и неважно.

Все, что сейчас имеет значение, — это Самсонов. И его гребаная жизнь.

Я случайно задеваю кого-то плечом и извиняюсь. Судорожный вдох и длинный выдох.

А когда приближаюсь, Алиса вся в слезах бросается ко мне в объятия, и я стискиваю ее. Она плачет навзрыд, а я так потрясена, что пока что даже дышать нормально не могу. Не то что плакать.

В голове чертова карусель, и я ничего не понимаю.

Проходит три часа… четыре… пять? Я не знаю.

Не помню, в какой момент мы оказались в специальной зоне ожидания повышенной комфортности.

Все, что я делаю, — сижу в кресле и раскачиваюсь из стороны в сторону. Алиса сидит рядом на подлокотнике и держит меня за руку. Часть парней из команды облепила большой диван. Соколов — на полу, в ногах — монотонно стучит затылком по подлокотнику, поникшие Астахов, Юдин и Захаров — на диване, изредка ероша волосы и отвечая на звонки других сокомандников, переживающих за состояние Глеба.