Я выгибаю бровь, ожидая, когда прозвучат объяснения — какого черта ему здесь нужно, но вместо этого Багиров окидывает взглядом мою перебинтованную руку и присвистывает.

— Опять буянишь?

— Я в порядке, — сухо произношу, пытаясь не испытывать ненависть к лучшему другу. — Зачем приехал?

Багира пожимает плечами.

— Думал составить тебе компанию. Игра уже началась, и я не понимаю, какого хрена ты сидишь здесь, как одинокая пенсионерка, в тишине и темноте?

Пытаясь дышать ровно, медленно сжимаю кулаки. Мы сверлим друг друга взглядами, а я задумываюсь: видит ли Багиров перед собой незнакомца, на месте которого раньше был его друг?

— Не будет никакой игры, — выдыхаю едва слышно. — И мне не нужна компания.

Проигнорировав меня, Багиров наклоняется, хватает пульт и включает телевизор, который уже настроен на спортивный канал.

Игра идет пять минут, голос комментатора мгновенно доносится до моих ушей, и мне требуется глубокий вдох, чтобы совладать с нервами.

Я не смотрю на экран, но слышу. Фамилии сокомандников, шум трибун, грохот врезающихся в борты игроков, удар по шайбе, крик комментатора: «Опасны-ы-ы-ый моме-е-ент!»

Прикрываю глаза, и гул сердцебиения погружает меня в какой-то транс.

Я в игре. Рассекаю лезвиями коньков лед, крошка летит во все стороны, холодит лицо. Я сосредоточен на шайбе. Но свет начинает мерцать. В глазах то темнеет, то светлеет.

Я на льду, а в следующую секунду стремительно иду по заснеженной улице.

Передо мной шайба. Моргаю — и экран телефона ослепляет меня, поворачиваю голову — громкий стук оглушает.

Я хочу позвать на помощь, но губы будто слиплись. В динамике телефона встревоженный голос друга. Шум арены. Рев комментатора. Сирена скорой помощи. Мое тело трясется на каталке. Его запихивают в какой-то аппарат, и вокруг все начинает вращаться…

Волна головокружения накрывает меня. Перед глазами мутная пелена. Руки стиснуты в кулаки. В голове карусель из кадров и лиц, куча голосов, которые перекрикивает мой собственный:

— Что она здесь делает?

— Пусть она уходит!

— Зачем вы, блядь, ее позвали?

Я распахиваю глаза, но все как в тумане, и я снова зажмуриваюсь и наклоняюсь вперед, зажимая голову руками.

По спине катятся холодные капли пота. В груди все сдавливает с такой силой, что крик вырывается из меня с болью.

Я моргаю, чтобы прояснить зрение, а потом вскакиваю, выхватываю пульт и швыряю его в телевизор. Громкий треск. Экран разбивается и чернеет, прежде чем осколки с грохотом падают на пол.

Тяжело дыша, не сразу соображаю, что стою на ногах только благодаря другу, его голос прорывается как сквозь толщу воды, пока он усаживает меня на диван.

— Твою мать, Смайл… что, блядь, происходит?

Выдохнув через нос, сглатываю и откидываюсь затылком на спинку дивана. Кадык нервно дергается, и я медленно облизываю губы.

— Я же сказал…— выходит хрипло, и я еще раз сглатываю, — никакой, к черту, игры.

— Смайл, возьми, на хер, себя в руки.

Я стискиваю зубы, удивляясь тому, что они не раскрошились.

— Какого черта ты не сказал ей?!

Я опускаю голову и фокусирую полный ярости взгляд на Багирове, рыча сквозь зубы:

— Какого, блядь, хера ты наебал меня?!

16. 12

Боль в висках усиливается, но я, игнорируя ее, сверлю своего друга взглядом. Сука, как я мог не обдумать вариант, что этот мудак обвел меня вокруг пальца.

Эти мысли зашвыривают меня на три месяца назад, в то время, когда я был прибит отчаянием и мрачной реальностью к койке и металлическим конструкциям.

Колено сводит от воспоминаний, будто прямо сейчас в него втыкают спицу. Черт возьми…