– Кези! – радостно позвала она. – Извозчик приехал. Всё уже погрузили на телегу, и лошадей аж целых три. Миссис Сэмюэл Джозефс дала нам огромную шаль и велела застегнуть пальто. Из-за своей астмы она не пойдет нас провожать.

У Лотти был очень важный вид.

– Ну что, поехали, ребятня, – позвал извозчик. Он подхватил их своими большими руками, и они оказались в телеге. Лотти уложила шаль «насколько можно красиво», а извозчик подоткнул им под ноги старый плед.

– Поехали. Трогай!

Должно быть, это были молодые лошадки. Извозчик проверил веревки, удерживающие багаж, снял тормозную цепь с колеса, со свистом вскочил и оказался рядом с девочками.

– Держись поближе ко мне, – сказала Лотти, – иначе ты стягиваешь с меня шаль, Кези.

Но той хотелось быть поближе к извозчику. Он возвышался перед ней словно гигант, и от него пахло орехами и деревянными ящиками.

Девочкам еще не доводилось бывать на улице в столь поздний час. Все выглядело иначе: крашеные деревянные дома были гораздо меньше, а сады, наоборот, гораздо больше, к тому же они казались заброшенными. По всему небу были рассыпаны яркие звезды, а над гаванью висела луна, золотившая волны. С Карантинного острова[6] светил маяк, на старых угольных баржах мерцали зеленые огоньки.

– А вот и «пиктон»[7] возвращается, – сказал извозчик, указывая на небольшое судно, обильно увешанное яркими бусами.

Но стоило им добраться до вершины холма и начать спускаться по другой стороне, как гавань скрылась из виду и, хотя они все еще находились в городе, местность казалась совершенно незнакомой. Мимо с грохотом ползли другие повозки. Все знали их извозчика.

– Здоро́во, Фред!

– Здоро́во! – кричал он в ответ.

Кези нравилось слушать его. Всякий раз, когда на горизонте мелькала повозка, она поднимала голову и ждала, пока до ее слуха донесется его голос. Этот извозчик был их старым другом, они с бабушкой часто ходили к нему за виноградом. Он жил один в лачуге, у стены которой устроил теплицу, сплошь увитую виноградной лозой. Фред брал у них коричневую корзинку, укладывал на дно несколько крупных листьев, а потом нащупывал на поясе маленький ножик с изогнутой ручкой, тянулся, срывал большую синюю гроздь и укладывал ее на листья так бережно, что Кези задерживала дыхание, наблюдая за ним. Он был очень крупным мужчиной. В коричневых вельветовых штанах и с длинной каштановой бородой. Но он никогда не носил воротничка, даже по воскресеньям. Его шея полыхала ярко-красным загаром.

– Где мы сейчас? – каждые несколько минут спрашивал кто-нибудь из детей.

– Это Хок-Стрит или Шарлот-Кресент.

– Ну конечно. – Лотти навострила уши, услышав это название; ей всегда казалось, что Шарлот-Кресент[8] принадлежит ей одной. Очень немногим доводилось иметь улицы, носящие их имена.

– Смотри, Кези, вон Шарлот-Кресент. Тебе не кажется, что-то изменилось?

Теперь все знакомое осталось позади. Большая телега неслась в неведомое место, по новым дорогам с высокими глинистыми берегами по обе стороны, вверх по крутым холмам, вниз в заросшие долины, через широкие мелководные реки. Все дальше и дальше. Лотти мотнула головой, поникла, наполовину сползла на колени Кези и лежала там. Но Кези не могла полностью открыть глаза: дул ветер, ее пронизывала дрожь, обжигало щеки и уши.

– Могут ли звезды разлететься в разные стороны? – спросила она.