– Голубушка, садись дядом с Зэди, – сказала миссис Сэмюэл Джозефс, – а ты, Кези, – на дгугом кдаю, дядом с Моузом.

Моуз ухмыльнулся и ущипнул ее, пока она занимала свое место, Кези же сделала вид, будто ничего не произошло. Она ненавидела мальчишек.

– Что ты будешь? – спросил Стэнли с вежливой улыбкой, наклонившись к ней через стол. – С чего бы ты хотела начать – клубника со сливками или хлеб с жиром?

– Клубнику со сливками, пожалуйста, – ответила она.

– Ха-ха-ха! – Дети от восторга заколотили ложками по столу. Какой отличный розыгрыш! И она попалась! Как отлично он обдурил ее! Молодчина, Стэн!

– Ма! Она думала, что я серьезно ей предлагаю!

Даже миссис Сэмюэл Джозефс, разливая молоко с водой, не смогла сдержать улыбку.

– Не надо ддазнить девочек в их последний день, – произнесла она, тяжело дыша.

Кези откусила большой ломоть хлеба с жиром и положила его в тарелку. С откушенным краем ломоть напоминал небольшие симпатичные ворота. Уф! Ей было не до этого. По ее щеке скатилась слеза, хотя она не плакала. Она не могла себе позволить расплакаться перед этими ужасными Сэмюэл Джозефсами. Кези сидела, низко наклонив голову, и, когда слезы медленно ползли вниз, аккуратно ловила их кончиком языка и проглатывала, чтобы никто не успел заметить.

После чая Кези побрела обратно в свой дом. Медленно поднявшись по лестнице черного хода, она прошла в кухню через буфетную. Здесь не осталось ничего, кроме куска хозяйственного мыла в одном углу подоконника и фланелевой тряпки, испачканной синькой, в другом. Печка была завалена мусором. Кези порылась в нем кочергой, но не нашла ничего, кроме склянки с волосами[5], с нарисованным на ней сердечком. Склянка принадлежала молодой служанке. Оставив ее, Кези продолжила путь по узкому коридору в гостиную. Венецианские жалюзи были опущены, но неплотно. Сквозь них пробивались длинные пучки солнечных лучей, и волнистая тень кустарника, растущего за окном, плясала на этих золотых полосах. Она то замирала, то снова начинала трепетать и вот уже почти добралась до ее ног. Зум! Зум! Синяя муха билась о потолок; к гвоздям, на которых раньше держались ковры, прилипли клочки красного ворса.

В каждом углу окна в столовой красовались квадраты из цветного стекла. Один голубой, другой – желтый. Кези наклонилась, чтобы еще раз полюбоваться на голубую лужайку с голубыми каллами у ворот, а затем перевела взгляд на желтую лужайку с желтыми каллами и желтой оградой. Пока она любовалась, во двор вышла Лотти – она напоминала китаянку – и принялась вытирать пыль со столов и стульев уголком своего передника. Неужели это и вправду Лотти? Кези пребывала в неуверенности до тех пор, пока не посмотрела сквозь обычное стекло.

Наверху, в родительской комнате, она нашла коробочку для пилюль, черную и блестящую снаружи и красную внутри, где лежал клочок ваты.

Подойдет для птичьего яйца, решила она.

В комнате служанки из одной щели в полу торчала пуговица, а из другой – несколько бусин и длинная игла. Кези знала, что в спальне бабушки ничего не найти, потому что лично присутствовала при ее сборах. Она подошла к окну и прижала ладони к стеклу.

Кези нравилось стоять так перед окном. Нравилось ощущать холодный блеск стекла на своих горячих ладонях и наблюдать за забавными белыми пятнышками, которые появлялись на пальцах, если сильно прижать их к стеклу. Пока она так стояла, день угас и наступила темнота. Вместе с темнотой подкрался ветер, завывая и посапывая. Окна пустого дома дребезжали, стены и пол скрипели, кусок расшатанного железа отчаянно колотил по крыше. Кези вдруг застыла, широко раскрыв глаза и крепко сжав колени. Ее охватил страх и захотелось позвать Лотти – нестись вниз по лестнице прочь из дома и кричать!