– Никто этого не заметит, – ответил извозчик.

– Рядом с нами будут жить наши дядя и тетя, – сказала Кези. – У них двое детей: старшего зовут Пип, а младшего – Рэгс. У него есть барашек. Ему приходится кормить его из «намалированного» чайника, с перчаткой на носике. Он обещал нам показать. А в чем разница между бараном и овцой?

– У барана есть рога, и он может погнаться за тобой.

Кези призадумалась.

– Я не то чтобы ужасно хочу посмотреть на него, – сказала она. – Не переношу зверей, которые могут броситься на кого-то, вроде собак и попугаев. Мне часто снится, что животные несутся на меня – однажды это был даже верблюд, – и пока они несутся, их головы становятся огромных размеров.

Извозчик ничего не ответил, хотя Кези сверлила его взглядом. Тогда она потянулась пальцем к его рукаву – он показался шершавым – и спросила:

– Мы скоро?

– Уже рядом, – ответил он. – Утомились?

– Я ни капельки не хочу спать, – сказала Кези. – Но мои глаза так забавно щурятся.

Она протяжно вздохнула и закрыла глаза, чтобы они не щурились… Когда она снова открыла их, телега уже с грохотом катилась по дорожке, которая, словно хлыст, прорезала сад и неожиданно запетляла по зеленому островку, за которым находился дом, незаметный, пока близко не подъедешь. Вытянутый и невысокий, с верандой, украшенной колоннами, и балконом по всему периметру. Его мягкая белая громада, как спящий зверь, растянулась в зеленом саду. То в одном, то в другом окне загорался свет. Кто-то бродил по пустынным комнатам с лампой. В нижнем окне мерцал огонь камина. Казалось, что странное прекрасное волнение струится из дома, расходясь мелкой рябью.

– Где мы? – спросила Лотти, приподнявшись. Ее шапочка сбилась набекрень, а на щеке виднелся отпечаток якорной пуговицы, к которой она прижималась во сне. Извозчик осторожно приподнял ее, поправил шапочку, одернул одежду. Она стояла, моргая, на самой нижней ступеньке веранды и смотрела на Кези, которая, казалось, летела к ней по воздуху.

– Ох! – воскликнула Кези, вскинув руки. Из темного коридора появилась бабушка с небольшой лампой в руках. И с улыбкой.

– Как вам удалось отыскать дорогу в такой кромешной тьме? – спросила она.

– Совершенно спокойно.

Лотти пошатывалась на самой нижней ступеньке веранды, словно птенец, выпавший из гнезда. Стоило ей замереть на одно мгновение – и она тут же засыпала; прислониться к чему-нибудь – тут же опускались веки. Она больше не могла сделать и шагу.

– Кези, – сказала бабушка, – могу ли я доверить тебе лампу?

– Да, бабуля.

Пожилая женщина наклонилась и вложила ей в руки яркий полыхающий предмет, после чего подхватила еле стоявшую на ногах Лотти.

– Сюда.

Они прошли через квадратный зал, где было множество тюков и попугаев (последние, впрочем, присутствовали только на обоях), по узкому коридору, где попугаи особенно настойчиво проносились мимо Кези с ее лампой.

– Не шумите, – предупредила бабушка, спуская с рук Лотти и отворяя дверь в столовую. – У вашей бедной мамочки сильно болит голова.

Линда лежала в вытянутом плетеном кресле перед потрескивающим огнем, подложив под ноги пуф и накинув плед на колени. Бернелл и Берил сидели за столом посреди комнаты, ели жареные отбивные и пили чай из коричневого фарфорового чайника. Над спинкой кресла склонилась Изабелла. Она была полностью поглощена гребешком, которым с нежностью расчесывала волосы матери, убирая локоны со лба. За пределами островка света, исходящего от лампы и камина, пустая и темная комната простиралась до зияющих чернотой окон.

– Это дети? – поинтересовалась Линда, хотя ей и было безразлично: она даже не подняла век, чтобы удостоить их взглядом.