Блядь.

Моя?

МОЯ ЖЕ?!

Пульс взрывается. Меня ударяет, как током. Сердце ебашит в грудь, будто в запертую дверь.

Сука. Если да – если она уехала беременной. Если родила. Если спрятала.

Прикидываю сроки. Прикидываю возраст малой. Сходится же?

Блядь.

Я не знаю, что чувствовать первым: ярость, боль, восторг или жажду разнести всё нахуй.

Я заберу их. Сейчас. Прямо отсюда.

Делаю шаг. И сам себя торможу.

Смотрю на них. На кроху. На девчонку.

На картинку, которая не укладывается в голове. Не клеится. Не складывается в реальность.

Нихуя не понимаю.

Какого хера она сбежала?

Нахуя всё это? Зачем было исчезать? Прятаться? Исчезать из жизни, как будто её никогда не было?

Я не верю.

Она бы не ушла. Сука, мы же договорились.

Она обещала.

Да она, блядь, словами хуярит хуже, чем гантелей. И больнее. И метче.

И вдруг вот так? Уйти? Спрятаться? Исчезнуть?

Не верю.

И всё равно вижу.

В груди рвёт. Мышцы сокращаются. Дыхание срывается.

Или…

Или я окончательно ёбнулся? Поехал крышей? Всё, здравствуй, шизофрения?

Может, это всё глюк? Видение? Очередная подмена мозга, который три года варился в боли и вине?

– Видишь её? – цежу, стоя спиной к водиле. – Девчонку с ребёнком.

За спиной – тишина. Он, сука, до сих пор стоит, будто ждёт удара. Медленно, через пару секунд, отвечает:

– Да… – хрипит. – Вижу.

– Блондинка?

– Да… Вроде бы именно та, что я видел.

Я веду челюстью. Висок тянет. Скулы скрипят от сжатия.

Так. А теперь главное. Я поехал крышей – или нет?

Такое уже случалось. Я видел её в рестике, в аэропорту, на парковке.

Шёл за ней – а это не она. Слышал смех в толпе – а все молчали. Гром потом смотрел на меня, как на ебанутого.

И сейчас?

Я вешу на этой чертовой грани. Между «она жива» и «ты ёбнулся». И сам не знаю, куда больше тянет.

Достаю телефон. Пальцы сбиваются. Сердце долбит. Видеозвонок врубаю. Мне нужен, сука, трезвый взгляд.

Гром отвечает не сразу. На втором гудке. Экран моргает. Его хмурая и недовольная физиономия.

– Варис? – удивляется. – Чё такое?

– Ты её видишь?! – цежу, поднимаю телефон. — ВИДИШЬ, БЛЯДЬ?!

Тишина. Он морщится. Щурится. Потом вскидывает бровь. Медленно.

Я жду. Как на смертном приговоре. Каждый мускул в теле натянут.

– Варис, – вздыхает. – Я вижу только твою перекошенную рожу.

Смотрю на экран. Камера всё это время была на мне. На моём лице.

Сука.

Глубоко вдыхаю. Переворачиваю.

– Щас.

Рычу и опускаю телефон, тычусь пальцем в экран, давлю на значок камеры.

Дерьмо тормозит, лагает, как назло. Я с таким яростным нажимом жму, будто ломаю пластик.

– Перевернись, мразь…

Наконец переключаюсь на заднюю. Возвращаю телефон к лицу. Показываю.

Кроха всё ещё там. Как раз пытается увести девочку, но та, вредная, упрямится, что-то копается в розовом рюкзачке.

Тянет руку, вытаскивает какую-то блестящую хрень – показать хочет. Объясняет что-то. Упрямо, всерьёз, по-детски.

А она – улыбается. Смотрит на неё так…

Так, как смотрела бы на нашу.

– Видишь?! – рявкаю в телефон, будто пробить хочу сквозь экран. – Ну?!

Гром молчит.

Долго. Слишком долго.

Я слышу, как он дышит.

Весь в натяжении. Мышцы горят. Кровь в ушах.

Ну скажи. Ну хрипни хоть. Ну выдохни, сука, я не выдержу.

– Ебааааать… – тихо. Потом громче: – Сука…

Он замолкает.

И мне не надо больше ничего.

Потому что, если Гром сказал это – значит, он тоже видит.

Значит, я не ебанулся.

Она жива.

Это всё, что грохочет в голове. Бьёт, как молот. Рвёт сердце изнутри.

ЖИВА.

Я не знаю, что чувствую. Не могу выбрать. Облегчение? Да. Такое, что ноги чуть не подкашиваются.

Непонимание? Ещё бы. Сука, как? Почему? Где? Когда? Зачем?!

Но главное – не это.