У парня ещё, ко всему прочему, щёки заросли щетиной. То ли бороду отращивает, то ли побриться забыл. В течение недели. Или двух.

Мода такая…

– Нет, я – наверх, – махнул рукой парень со щетиной, примериваясь сумкой к третьей полке.

– А ты?

Второй вопрос относился к другому парню, который выглядел явно моложе первого, бороды и щетины не имел и по всем признакам походил на студента. Парень намеревался занять верхнее место над полкой женщины.

– А вам куда ехать? – спросил парень.

– Аж до Я… – вздохнул мужик.

– Мне до И… Ночь посплю, и утром – до двенадцати.

– Да вытащу я тебе!

– Тогда давайте, поставим. А ты куда?

Вопрос относился к парню, похожему на бурята.

– До Москвы.

Сумка студента проследовала под нижнюю полку мужика. Нет, всё-таки мужик вёл себя немного… ну, странновато. Словно бы на кого-то махнул рукой, закрывая полку. И сделал ещё такое движение ногой, как будто хотел кого-то лягнуть. Но в суете ночной посадки никто этого не заметил. Если и заметил, то не обратил внимания.

Да и кому особенно замечать-то… Всем спать охота.

Нижнее боковое место занял мужик лет сорока в камуфляжной форме, с рюкзаком. При взгляде на него и переводчика не требовалось, даже ночью. Каждому понятно, что перед ним – рыбак.

На то и ночь, что разговоров никто не разговаривает. Мужик в камуфляже отказался от постели, любезно предложенной Клавой.

– Мне выходить рано утром! – пояснил он. – Перекантуемся. Не графья.

– Было бы предложено, – пожала плечами Клава. – Спокойной ночи.

Молодые парни и рыбак уснули сразу же, как только поезд тронулся. А вот мужик с выколотыми на пальцах перстнями посидел немного за столиком, положив голову на руки. И вырвался из груди мужика почти не слышный для человеческих ушей (во время движения поезда) утробный стон.

– М-м-мм…

Ангелу поезда №Ч/Я001 была вполне очевидна его причина. Дело в том, что вместе с мужиком в вагон пробрались (просочились, нарисовались и даже материализовались) двенадцать злобных духов.

Проще говоря – двенадцать злобных чёртиков зеленоватого оттенка.

И вот эти-то чёртики и досаждали мужику. То один повиснет у него на ноге, то другой лезет ему под руку, то сразу несколько забираются бедняге прямо на голову и скачут с головы на плечи, с плеч на голову и обратно.

При этом они ещё и шептали бедняге на ухо матерные слова. И приглашали выпить.

– Пошли, твою мать, накатим!

– Пошли, примем!

– По три булька! По три булька, буль-буль-буль!

– Душа, примешь? Подвинься…, а то оболью! Ха-хаха!

– Наливай…, не зевай!

Мужик не обращал на них внимания. Вернее, сдерживался, как мог. Но иногда и лягался. Да что толку – воздух лягать.

Надо здесь отметить, что раньше мужику было ещё тяжелее.

Раньше, стоило мужику выпить, как они начинали дёргать его за руки и посылать «на подвиги»:

– Иди, морду этому гаду набей! Он, сука, тебя не уважает!

– Иди, витрину разбей! Повеселимся…!

– Иди, пни мента!

– И фуражку у него…, забери!

Ну, и так далее.

Достали мужика. «Уважения достойно, как он держится» – подумал Алиил, глядя на это безобразие.

Дело в том, что лет пять назад мужик здорово зашибал. Пил, иногда беспробудно. Тому имелись свои причины, как он считал. А потом он вообще перестал что-либо считать и однажды допился до белой горячки.

Вот тогда и явились перед его глазами двенадцать злобных чертей зеленоватого оттенка. Стал он их, естественно, ловить.

И увезли мужика в психушку. Тоже – естественно. Вылечили. Но.

Как только вернулся он домой, понял: хоть он и остался, в конце концов, в своём уме и в твёрдой, как говорится, памяти, а двенадцать злобных чертей зеленоватого оттенка при нём задержались. Продолжает он их видеть. И даже слышать.