Он поперхнулся вином и уставился на меня, словно впервые увидел. Наверное, не ожидал, что тихая племянница может говорить таким тоном. Что ж, пусть привыкает. Я больше не та растерянная девочка, какой была в первые дни после смерти отца.

— И как ты мне помешаешь? – глаза его блестели пьяным блеском.

— Марфа, я думаю, у нас недостаточно средств на вина. Откуда оно взялось? – спросила я экономку.

— Это то, что осталось в поместье. Есть еще несколько бутылок в подвале, - ответила Марфа.

— Думаю, их стоит продать. Нам скоро будет нечего есть. Тем более с нашими-то аппетитами, - я зыркнула на дядю в момент, когда он насаживал на вилку очередной кусок жареной домашней колбасы.

— То есть, ты собираешься упрекать меня в еде? В самом основном? Я же оставил свою привычную жизнь только ради того, чтобы приехать сюда! В эту Тмутаракань! – он говорил все громче и громче. И, наверное, заорал бы во всю глотку, даже принялся бы всё крушить, но в дверь постучали, и он замер.

— Открой, Марфа. Гости нежданные, но проводи к столу, - быстро скомандовала я. Не хотелось сейчас оставаться с дядей наедине. Зря я подняла эту тему с пьяным. Кто его знает, на что он способен?

Через минуту в столовую вошел молодой человек, при виде которого я невольно выпрямилась. Высокий, широкоплечий, с правильными чертами лица и внимательными карими глазами, он словно сошел со страниц английского романа. Тёмно-зелёный сюртук сидел безупречно, выдавая дорогого портного. Но держался незнакомец без манерности.

— Михаил Савичев, – представился он, элегантно поклонившись. – Простите за вторжение, тем более, полагаю, у вас гости.

Дядюшка моментально оживился, засуетился, приглашая гостя к столу. Я заметила, как изменились его манеры: куда делась недавняя развязность? Теперь передо мной был само радушие и учтивость:

— Михаил, да вы мой тезка! Мы рады гостям, и у нас всегда есть место за столом для таких важных персон, как вы!

Гость посмотрел на меня вопросительно, но я не успела открыть рот, чтобы представить дядю.

— Я дядюшка Верочки. И дядя покойного, любимого всеми нами, но ушедшего до срока Николая, папеньки Верочки.

— Вера Николаевна, – Савичев заметил, что дядя мой подшофе, и, улыбнувшись, повернулся ко мне, – вы, верно, меня не помните? Мне передали, что у вас проблемы с памятью… Мы встречались у нас дома, когда ваш батюшка приезжал к отцу. А раньше, в детстве, много времени проводили вместе, поскольку я постарше, и мне поручали за вами приглядывать, - он тепло и искренне улыбнулся.

Я покачала головой и улыбнулась. Обидно, наверное, молодому человеку, что я не помню его заботы.

— Вы больше интересовались книгами в нашей библиотеке, чем обществом. Помню, как отец шутил, что вы пошли в батюшку.

Что-то в его голосе изменилось, когда он упомянул своего отца. Тень набежала на красивое лицо, уголки рта едва заметно опустились.

— Собственно, поэтому я и приехал, – Савичев отставил чашку, которую успела наполнить Марфа. – Вера Николаевна, я должен спросить... Не осталось ли среди бумаг вашего батюшки каких-нибудь писем от моего отца? Или, может быть, записей об их совместной работе?

Я замерла. Снова эти расспросы о бумагах! Сначала Строгов, теперь Савичев... - Видите ли, – продолжил он, заметив моё замешательство, – две недели назад в нашем доме тоже случился пожар. Отец... отец пропал. Его не нашли. Все документы сгорели. И теперь я пытаюсь собрать хоть какие-то крупицы информации о его последних днях, о том, чем он занимался.

— А теперь, любезнейший Михаил... – дядюшка придвинул свой стул ближе к гостю, заслоняя меня плечом. – Давайте обсудим дела посерьезнее. Я как опекун Верочки...