Гостиная Строговых поразила своим великолепием: тяжёлые бархатные портьеры, картины в позолоченных рамах, китайский фарфор на этажерках. Сейчас, когда за окнами сгущались сумерки, комната казалась особенно уютной в мерцании свечей.

— Присаживайся, голубушка, – Анна Павловна указала на диван рядом с собой. – Мы с Александром Николаевичем так горюем... Твой отец был лучшим другом нашей семьи. Такой светлый человек, такой... - её голос дрогнул, и она промокнула глаза кружевным платочком. Я сжала руки на коленях, стараясь сохранить самообладание.

— Знаешь, Верочка, что бы ни случилось, мы всегда рядом, – хозяин вошел в гостиную и присел в кресло напротив. Его седые усы подрагивали от волнения. – Если нужна помощь, любая, только скажи. Мы перед твоим отцом в неоплатном долгу.

Я кивнула, не доверяя своему голосу. Горничная неслышно внесла поднос с чаем, и звон фарфора нарушил тяжёлую тишину. Анна Павловна засуетилась, разливая чай по чашкам.

— Ужин будет вот-вот, мы решили, что надо подать всё свежим и горячим. Расскажи, как ты? Мы слышали, к тебе приехал дядюшка, - последние слова Анна Павловна почти прошептала, словно это являлось некой тайной.

— Да, приехал на днях, – я старательно подбирала слова. – Отец никогда о нём не рассказывал, но теперь он будет моим опекуном, - ответила я.

Анна Павловна и Пётр Михайлович переглянулись. В их взглядах промелькнуло что-то похожее на тревогу, но они промолчали. Я размешивала сахар в чашке, разглядывая узор на фарфоре. На мгновение мелькнула мысль: вот они, добрые люди, старые друзья отца... Может, стоило попросить их стать моими опекунами?

Но я тут же одёрнула себя. Да, они были друзьями папы, но если и были какие-то проявления дружественности, я о них не знаю точно. Кто знает, какие у них на самом деле намерения?

— Надеюсь, ваш дядюшка окажется достойным опекуном, – наконец произнесла Анна Павловна, и в её голосе я уловила нотки беспокойства. Я сделала глоток чая, пряча за чашкой свои сомнения.

Когда Анна Павловна вышла из гостиной, её супруг подался вперёд в своём кресле. В его взгляде появилось что-то напряжённое, почти тревожное. Я ещё не видела его таким. Конечно, и видела я его всего два раза, считая этот. Но мне казалось, что он глыба. Сильный, независимый и не страшащийся вообще ничего.

— Верочка, – начал он тихо, – прости за такой вопрос, но... твой отец не оставил тебе никакого письма? Может быть, какой-то записки или... бумаг?

Я замерла. Перед глазами тут же всплыла картина: отцовский кабинет, потом представилась библиотека, которую сейчас рыл, как свинья в поисках желудей, мой, внезапно оказавшийся таким активным дядюшка. Неужели я что-то важное пропустила? Неужели что-то серьезное найдёт именно мой гость. Хотя… какой, к чертям гость? Он чувствовал себя вполне хозяином.

— Нет, я не нашла ничего от отца. Кроме обычных бумаг, касающихся дел и его записей по дому, – ответила я, разглаживая складки на платье. – Нотариус передал только документы на наследство.

Строгов как-то странно посмотрел на мой шрам на запястье, который я машинально поглаживала. Мне показалось или в его взгляде мелькнуло узнавание?

— Понимаешь, твой отец... он говорил со мной о чём-то важном незадолго до смерти. Но не успел закончить разговор, - настаивал сосед, и мне стало неуютно. Я надеялась, что с минуты на минуту вернется его супруга. А при ней он, по всей видимости, говорить о тайнах не собирается.

Потом в коридоре раздались шаги и, наклонившись вперёд ещё сильнее, Александр Николаевич тихо сказал: