Я отступаю чуть назад, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Вокруг — тишина, словно дом тоже затаил дыхание.

— При чем здесь это? — психует бывший.

В этот момент я вижу, как один из охранников направляется к дому. Сжимаю туфли ещё сильнее, дыхание перехватывает, и в груди словно что-то стягивается в тугой узел.

— При том, что знаю я вашу кобелиную породу! — голос мамы звучит резко, и в этот момент я не выдерживаю — внезапно чихаю, и звук доносится прямо к двери.

Черт! Я спалилась.

Оба замолкают. Моментально перестаю дышать.

— Кто там? — голос Виктора режет воздух.

Я тихо отступаю, стараясь не выдать себя.

— Кошка, — отвечает мама.

— Если ты кошка – мяукни дважды, — произносит Виктор с ноткой насмешки.

Я не знаю, что делать — страх и облегчение одновременно сжимают грудь.

Мама медленно разворачивается, и я слышу, как она вздыхает, будто решаясь на что-то важное.

— Фаина, — зовет она. — Можешь выходить. Думаю, тебе есть о чем поговорить с бывшим мужем.

6. 6

Фаина

Дверь всё ещё приоткрыта. Я стою перед ней, будто вкопанная, и туфли в моих руках теперь кажутся нелепыми. Словно трофеи с другого, прошлогоднего карнавала, где я ещё верила в любовь, в семью, в то, что Виктор никогда не подведёт.

— Фая, — снова зовёт мама.

Я кладу туфли на пол, аккуратно, будто боясь разбудить прошлое.

Дверь открывается с лёгким скрипом.

Мама и бывший муж, они оба смотрят на меня. Виктор — с напряжённой линией губ. Мама — с тем выражением, с каким греют ладонями оттаявшие пальцы.

— Зачем ты пряталась? — скрипит зубами бывший муж.

— Тебя видеть не хотела, — говорю я. Голос предательски дрожит.

— Ты же всё слышала? — хмуро спрашивает Виктор.

— Достаточно, чтобы понять, что ты не ради меня сюда пришёл, а ради собственной совести, — я смотрю ему прямо в глаза.

Он на мгновение отводит в сторону взгляд. Мама тяжело садится на диван, будто из неё вышел весь воздух.

— Каково это — вытирать ноги о человека, а потом просить присмотреть, будто речь о котёнке? — бормочет она.

Виктор стоит, как скала. Его лицо — маска. Чёрная дорогая рубашка плотно обтягивает широкие плечи, запонки — тяжёлые, явно не для того, чтобы просто держать манжеты. Он словно сделан из стали, закалённой властью, деньгами и привычкой получать то, что хочет. Всегда. Почти всегда.

— Я считаю, что это абсолютно нормально, — его голос тихий, но глухой, как грохот закрывающегося банковского сейфа. — Фаина отдала мне свою молодость. И это вполне нормально, что я проявляю заботу к матери моей дочери.

— Смешно, — хмыкает мама. — Ты теперь что, меценат?

Я хочу поблагодарить её — хотя бы взглядом, но не могу отвести глаз от Виктора.

— Я не нуждаюсь в твоей заботе, — с трудом выдавливаю из себя эту фразу.

Виктор смотрит на меня, на неё, а потом снова — на меня. Внимательно. Прицельно.

— Уверена? — его голос словно реет по стеклу.

Сердце сжимается. Слова ложатся, как холодные камни, ровно в грудь.

Нет! Я ни в чем в этой жизни не уверена! — хочется закричать, но получается совершенно другое.

— Вполне, — стараюсь, чтобы голос не дрогнул.

Он поднимается и делает шаг ко мне. Один. Всего один. И останавливается.

— Точно, точно?

Мама молчит. Я слышу, как часы на стене отбивают одно глухое "тик".

Моя ладонь дрожит. Я чувствую в ней ту самую тяжесть — не от туфель, нет. От слов. От выбора.

— Точнее некуда. А теперь, уходи.

Я слышу собственные слова, будто сквозь воду. Они звонкие, отчётливые, но нереальные. Как будто не я их сказала — а кто-то другой, смелее, спокойнее, сильнее.

Виктор стоит, не двигаясь. В нём что-то медленно сжимается — будто сталь внутри него трескается. На секунду мне кажется, что он всё-таки уйдёт. Просто развернётся и уйдёт, как умеет — без объяснений, без прощаний. Своим уверенным шагом, который не терпит остановок.