Впрочем, я не получил прямого ответа на свой вопрос: «Следует ли мне отправиться в Афины или остаться здесь?» Оракул утверждал, что мое путешествие осуществится, если его сообщение означало: «Ты придешь в Афины, и там умрет часть тебя»; но его сообщение могло подразумевать и другое: «Если ты придешь в Афины, там умрет часть тебя, так что не ходи туда», – и быть предостережением от этого путешествия.

Обычно люди боятся, что оглашение будущего может сковать их свободу. Но напротив, предсказание лишь придает ей энергию. Оракул взывает к нашему внутреннему судье, открывая ему поле для размышлений, мы мечемся между разными интерпретациями и лишь потом делаем выбор.

Так идти ли мне в Афины?

Раздался крик. Сонное оцепенение раскололось от резкого вопля.

Я вздрогнул. Откуда вырвался этот вой? Я обернулся и увидел кучку любопытных – их взоры были прикованы к храмам внизу. Я бросился туда, скатился по каменистой дороге и увидел лежащую на земле женщину.

– Скорпион!

Она была мертвенно-бледна; опершись на локоть, она вскинула трясущуюся руку:

– Скорпион! Ужалил!

Она стонала, в ее глазах застыл ужас.

– Я не хочу умирать!

Слезы хлынули и заструились по круглым щекам; я опустился на колени и взял ее запястье. На тыльной стороне кисти вокруг отчетливого укуса кожа покраснела.

– Я врач. Успокойся.

Но она меня не слушала. Выгибалась, била ногами, мотала головой, закатывала глаза. Действие яда уже сказывалось, ее охватила паника, начались судороги.

– Пожалуйста, следи за дыханием.

Она была вне себя и даже не пыталась сделать усилие.

– Откуда взялся скорпион?

Ей удалось указать на отдаленный склон, и ее снова затрясло. Вероятно, прислонясь спиной к оливковому пню, она задела горку камешков вокруг него; это, видимо, потревожило скорпиона, и тот бросился на женщину: у ночного животного сработал защитный рефлекс. Я осторожно уложил больную на землю и заглянул под близлежащие камни. Мне хотелось как можно скорее поймать скорпиона – того, что ее укусил, или же другого, не важно!

Под каменной плитой, прикрывавшей яму, я нашел парочку скорпионов с плотным панцирем и развитыми клешнями, внушительный размер которых, в три пальца, был признаком высокой токсичности. Один из них оцепенел от изумления и не успел удрать; я схватил его и раздавил в ладонях, пока тот не пустил в ход ядовитое жало; затем я поспешил вернуться к женщине и наложил это месиво на ее рану.

Она снова вскрикнула, скорчилась, стала отбиваться, но я не ослабил давления и убедился по хрусту панциря и слабому хлюпанью вязкой жидкости, что раздавил животное в кашицу. Еще в Египте я узнал, что, если накрыть мертвым скорпионом рану, нанесенную одним из его сородичей, это окажет целительное воздействие. Затем я вычистил все осколки панциря и прикрыл рану плоским камушком, чтобы успокоить боль.

Через несколько минут я понял, что лечение сработало и заражение удалось остановить.

– Отлично, – прошептал я. – Ты поправишься.

Ее дыхание немного выровнялось. Ее слова вязли в слюне, но она проговорила:

– Ты уверен?

– Не сомневаюсь!

Ресницы вздрогнули, и она потеряла сознание.

Это меня не напугало. Из-за высокой чувствительности и восприимчивости она была подвержена обморокам. Под немолчный стрекот цикад я сходил к ближайшему источнику, омочил свежей водой полу моей короткой туники, вернулся и увлажнил женщине виски. И улыбнулся in petto[9]. Хорошо, что она была без сознания, ведь эти манипуляции вынудили меня обнажить бедра и не только их, и я радовался, что глаза незнакомки все еще закрыты.