Предвосхищение Суэцкого канала последовательно носило имена правителей, участвовавших в его строительстве, укреплении и расширении. Нехо II прокладку канала не закончил, хотя весьма ее продвинул: пыл этого воинственного правителя угас, когда некий оракул предсказал, что такая артерия будет полезна не только жителям Египта, но и его врагам. Так, когда работы возобновились во времена персидского владычества, канал Нехо стал каналом Дария. Затем, в ходе работ по восстановлению и углублению, он переименовывался в канал Птолемея и реку Траяна.

К несчастью, в XV веке в силу климатических изменений восточный рукав Нила, куда впадал канал, сместился к западу, промежуточные озера постепенно пересохли, канал стал несудоходным и был заброшен, его занесло песками. С тех пор суда, которые направлялись в Азию, огибали всю Африку, минуя мыс Доброй Надежды.

Как ни странно, желание восстановить канал, который вновь связал бы два моря, в течение следующих веков стало навязчивой идеей французских деятелей, особенно министров Генриха IV и Людовика XIV, которых привлекала перспектива не только прокладки торговых путей, но и присоединения к деяниям великих фараонов. Наполеон Бонапарт изучил этот вопрос во время Египетской кампании, и в итоге во времена правления его племянника Наполеона III дипломат и предприниматель Фердинанд Лессепс проложил бесшлюзовый канал между Порт-Саидом на Средиземном море и Суэцем на Красном; канал открыли для судоходства в 1869 году. В самом начале XXI века правительство Египта углубило канал и проложило параллельный, что позволило организовать двустороннее движение. – Здесь и далее примеч. автора, кроме отмеченных особо.

Многие оригинальные тексты Сапфо известны в виде фрагментов, в разное время найденных на обрывках папируса и затем пронумерованных. Французский текст, в качестве автора которого упоминается Робер Бразийаш (Robert Brasillach), представляет собой соединение двух таких фрагментов и концовки стихотворения «Гонгиле».

Французские переводчики вводят рифмы; однако у Сапфо, по всей видимости, рифм не было. Русская традиция переводов античной поэзии, как правило, воспроизводит структуру оригинала. – Примеч. перев.

Перев. В. Вересаева.

Цитируются начало «Илиады» Гомера в переводе Н. Гнедича и «К музам» Солона в переводе Г. Церетели. – Примеч. перев.

Сапфо никогда не стала бы представляться лесбиянкой – разве в том смысле, что она уроженка Лесбоса. Понятия гомосексуальности, гетеросексуальности, бисексуальности, введенные в XIX веке (два первых – венгром Карлом Марией Кертбени, третий – австрияком Зигмундом Фрейдом), были абсолютно неуместны в Греции того времени. В то время сексуальность не давала основания для идентичности. Можно было поддерживать отношения с одним или другим полом или даже с обоими, но никому бы и в голову не пришло приписывать человеку ту или иную категорию, неизменную сущность, тем более сводить его натуру к гетеросексуальности, гомосексуальности или бисексуальности. Мне важно это подчеркнуть, чтобы оспорить современный взгляд на эти вещи. Для греков любовь была вмешательством богов; они понимали сексуальность как неизбежность. И эта неизбежность парадоксальным образом влекла за собой некую текучесть, легкость бытия. Все имело значение, но ничто не застывало, не давило своей тяжестью. Влюбленному не приходилось оправдывать свои наклонности. Желание и чувственность не противостояли норме. Сегодня мы столкнулись с проблемами, которых раньше не было, поскольку духовность, на которую опирался греческий мир, не считала проблематичными определенные типы поведения. Если боги проявляли непостоянство, то именно потому, что ими двигало желание; а рассказы об их приключениях служили ориентиром для юных умов. Верховный бог и блюститель порядка Зевс, супруг Геры и любитель смертных девиц, околдовал юного Ганимеда. Бог морей Посейдон, несмотря на любовь к своей супруге Амфитрите, поддерживал связь с Пелопом. Аполлон был лаком и до девушек, и до юношей, среди которых были Гиацинт и Кипарис. Все они были бы весьма сурово осуждены Богом трех монотеистических религий, которому вскоре суждено было восторжествовать. Не говоря уже о священниках и представителях монашеских орденов этих религий…

Я тут говорил о мужчинах, потому что женщинам, увы, не дозволялось иной сексуальности, кроме как в качестве производительницы – или же в услужении мужчинам, в роли гетеры или проститутки. Сапфо была исключением, подтверждавшим правило.

Фиолетовый цвет, который связывают с моей дорогой Сапфо, стал символизировать лесбиянство, а в XXI веке литературу, повествующую о влечении между женщинами, стали называть «фиолетовой литературой» или «литературой фиолетовых чернил». Но путь, который привел к этой ассоциативной связи, оказался очень неровным. Сапфо, с чарующей улыбкой на устах и увенчанная фиалками, осталась важнейшей поэтессой греческого национального достояния. Ее цитировали такие великие философы, как Платон и Аристотель, а их ученики наизусть читали ее стихи. Однако христианство сыграло тут роковую роль. Множественная любовь и воспеваемые Сапфо удовольствия были забыты, намеренно или по небрежности: ее стихи в Средние века исчезли. Возродил их Данте, хотя и не мог извлечь ее творчество из-под слоя пепла. Позднее Сапфо вновь заняла свое место, служа как женскому движению, так и лесбиянству. Сначала Сапфо была феминистской фигурой, знаменем таких писательниц, как Мадлена де Скюдери в XVII веке или Жермена де Сталь в XIX веке: обе считали ее своей предшественницей. И наконец на рубеже XIX–XX веков она превратилась в икону лесбийской любви благодаря двум поэтессам, Рене Вивьен и Натали Барни, которые сделали ее образцом манеры письма, посвященного женскому желанию, так что грациозная и воздушная Рене Вивьен была удостоена титула «Сапфо 1900». Ну а я в те годы очень веселился, сознавая контраст между высокой и утонченной Рене Вивьен, бледной, как лилия, и едва не падающей в обморок от худобы, и моей земной и пышущей здоровьем Сапфо, загорелой и крепкой. «Сапфо 1900» не имела ничего общего с настоящей, жившей двумя с половиной тысячелетиями раньше.

Однако в Нью-Йорке в 1970 году связанный с Сапфо фиолетовый цвет стал очень важным элементом в ходе протестов радикальных феминисток-лесбиянок «Лавандовая угроза», боровшихся за свое место в обществе. Признаюсь ли? Я очень горжусь, что знал, любил и восхищался Сапфо, я с волнением отмечаю, что она прошла через века, хотя вовсе о том не заботилась и полностью отдавалась чарам мгновения. Сапфо увековечила кое-что, о чем позднейшие цивилизации предпочли умолчать. Но, даже оставаясь невидимой и неслышимой, она вернулась! Она вышла за пределы литературы и общества и снова светит, сильная и непобедимая, как вечное солнце.

Увы, звуки исчезают вместе с мирами. Для меня Греция того времени сохранила чистый, вибрирующий и чуть меланхолический звук авлоса – инструмента, сопровождавшего многие минуты жизни: танцы, празднества, шествия, церемонии, похороны, спортивные состязания, театральные представления и выступление армии в поход. Этот духовой инструмент обычно состоял из двух не соединенных между собой труб, которые музыкант зажимал губами одновременно, а в мундштуке, куда устремлялся воздух, помещался вибрирующий язычок, трость – простая, как у кларнета, или же двойная, как у гобоя. На низких тонах авлос давал торжественную глубину, а на более высоких его энергичный тембр начинал стрекотать, едва звук набирал силу, вызывая в памяти и яркую зелень тростника, и утку, что плещется меж его стеблей, и твердый козий рог, который вскидывается с появлением пастуха, и, наконец, бескрайний простор небес и полей, куда звук улетает.

Резко вскрикнув, авлос умел и смириться; ему удавалось даже задрапироваться чувственным бархатом. Обычно его вырезали из тростника или самшита, но величайшие виртуозы играли на инструменте, выделанном из ослиной кости в Афинах или даже из слонового бивня. У него не было ничего общего с флейтой, чей звук в сравнении с ним плоский и ломкий. Играть на авлосе учили в семьях определенного статуса, как и на лире, поскольку в Греции признаком свободного человека было полученное в детстве хорошее музыкальное образование. Неумение ни музицировать, ни петь воспринималось как подозрительный пробел. Профессиональные музыканты и преподавали игру на авлосе, и выступали сами, в силу своей увлеченности.

Этот инструмент исчез в V веке н. э., уничтоженный двумя вещами: снижением уровня общей культуры после крушения Римской империи и ненавистью, которую питало к авлосу окрепшее христианство, отождествлявшее его с языческим культом. Как я был взволнован, когда через много веков после угасания Античности я снова услышал его голос в Армении! Кавказский дудук с его мягким, низким и гнусавым голосом – брат родной авлоса. Когда его трепещущая жалоба разлилась в золотистых сумерках по берегам озера Севан, обрамленного высокими горами, он одолел время, зачеркнув бесчисленные человеческие жертвы и с нежной жестокостью вернув меня в прошлое…

Греческий термин «демократия» (δηµοκρατία) состоит из двух слов: «народ» (δῆµος/dêmos) и «власть» (ϰράτος/kratos). Он определяет правление, при котором верховную власть осуществляет народ.

Мысленно (ит.).

Дафна по-гречески означает «лавр».

Головные уборы – широкополые шляпы – носили только в путешествиях, поскольку бытовало поверье, будто от образующейся влажности волосы седеют.

Боюсь, что гражданин XXI века под словом «демократия» понимает несколько иное, чем афинянин V века до н. э. Афинская демократия не мечтала о равенстве прав, как демократия сегодняшняя, и никоим образом не воплощала равенства людей. Она означала систему, которую общими усилиями построила некая группа белых мужчин, объединив поселки и небольшие города и решив обойтись без монарха. За век до моего появления тираны лишились власти. Законодатели Солон и Клисфен расширили гражданство. В связи с этим Клисфен основал учредительную систему на разделении земель в Аттике, выделив десять родовых общин и сотню демов и указав для каждой общины три вида зон – прибрежную, сельскохозяйственную и городскую, – дабы сделать власть полномочной, но пресечь поползновения местных правителей. Нападение персов на Афины парадоксальным образом способствовало развитию афинской демократии (хотя они ее ненавидели): тот факт, что персы проиграли войну, доказал эффективность демократии, хотя нельзя недооценивать и вклада Спарты.

Сегодняшний человек упрекнет Афины в том, что они не построили образцовой демократии. Ведь избирательный корпус не охватывал всего населения, он не включал ни женщин, ни метеков, ни рабов, тем самым граждане составляли меньшинство – хоть и многочисленное, но все же меньшинство. Ни в одном городе того времени не было столь значительного сообщества граждан, как в Афинах, однако оно все же оставалось незначительным по сравнению и с современными демократиями.

Эту систему не определяла никакая философия изначального равенства и прав личности. Сегодня отталкиваются от нужд всего населения и думают, как построить систему для такого количества граждан. В Афинах же таким вопросом не задавались; полноправный гражданин непременно был сыном гражданина, и лишь в исключительных случаях гражданство присваивалось человеку, не отвечавшему этому условию. Афиняне стремились построить надежное общество, а не соблюсти потребности каждого. Права являлись милостью, подарком. Они никоим образом не были безусловной данностью, которую следовало уважать. Напротив, всегда бытовало опасение, как бы граждан не оказалось слишком много.

Такой концепции демократии был чужд универсализм. В этом плане древние Афины и сегодняшний мир оказались антиподами: современники, строя общество, исходят из универсальности, тогда как афиняне исходили из надежности общественного устройства.

Идея Дафны вдохновила Аристофана, который будет развлекать греков в следующие десятилетия, на создание комедии «Лисистрата». В Афинах, изнуренных войной на Пелопоннесском полуострове, прекрасная разгневанная Лисистрата собирает на площади афинянок, спартанок, беотиек и женщин из других городов Эллады. Все они были сильно раздражены глупостью и безрассудством мужчин, которые, несмотря на попытки примирения и согласия, продолжали воевать. И вот Лисистрата призывает женщин начать сексуальную забастовку, чтобы вынудить мужчин к заключению мира. «Дабы войну остановить, решительно мужьям вы откажите. Мы, женщины, несем двойное бремя войны. Как матери солдат, отправленных на битву… затем как женщины. Мы в одиночестве проводим наши ночи, когда могли бы предаваться наслажденьям! Ну ладно мы, а то и юные девицы в своих покоях сохнут, вот печаль. Когда свой шанс красавица упустит, она не нужной будет никому. Останется ни с чем и понапрасну заладит к прорицателям взывать».

Вскоре спартанцы, афиняне и жители других греческих городов оказались в критическом положении. Один из них воскликнул: «Мой баловник, ты с голоду помрешь!» И вот был заключен мир, комедия кончается пиршеством и песнопениями. Хотя пьеса появилась в контексте

Аттики и Пелопоннеса, она до сих пор вдохновляет женщин. В XXI веке вспыхивают сексуальные забастовки женщин, например в Либерии, в порыве «Движения за мир» под предводительством Леймы Гбови (2002), в Кении (2008) и в Южном Судане (2014), также в ходе борьбы за мир, а в Колумбии – чтобы добиться ремонта дороги к почти недоступному городку Санта-Мария-дель-Пуэрто-де-Толедо-де-лас-Барбакоас на берегу Тихого океана (2012).

В другой комедии, «Женщины в народном собрании», Аристофан представляет афинянок, которые вместо мужчин берут на себя управление политикой. Занимаясь несвойственным им делом, они создают и неурядицы. Аристофан, в отличие от Дафны и Ксантиппы, не ратовал ни за права женщин, ни за равенство полов – он просто хотел побудить мужчин лучше делать свое дело.

На опыте (лат.).

«Кто хочет взять слово?» Этим вопросом начинались афинские собрания, когда глашатай спрашивал, кто желает обратиться к гражданам. Демократия не собиралась устанавливать царство равенства или свободы, как она пыталась сделать позднее, – она учреждала царство слова. Слово могло наилучшим образом дать отпор насилию и отчеканить закон. Управлять означало говорить. Судить означало слушать. Важные решения собрания граждан, принятие декретов, вердикты судей, представленные трибуналу после заслушивания обеих сторон, воззвания командующих к солдатам-гражданам, надгробное слово на кладбище Керамик в честь павших воинов – во всех ключевых моментах прибегали к ораторскому искусству, и оно определяло умонастроения. Эту цивилизацию слова определяли два понятия: isêgoria и parrhêsia. Первое означало равное право для граждан на публичное высказывание – в том числе и право возражать тирану; второе означало свободу говорить о чем угодно.

Экклесия (ἐκκλησία) – народное собрание, высший орган власти. Во времена христианства этим же словом, перешедшим в латынь, станут обозначать церковь как собрание верующих. – Примеч. перев.