– Ты с любовью блюдешь интересы Дафны и ограждаешь ее от женихов, которые ей неприятны. Притом она надеется выйти наконец за любимого мужчину. Или я ошибаюсь, Ксантиппа?

Ксантиппа заметила деревянный ящик, толкнула его ногой в мою сторону и уселась на него. Меня настиг ее сладковатый запах с привкусом камфоры. Сидя напротив меня, она не показалась мне ниже ростом – так коротки были ее ножки; чтобы податься вперед, она не наклонилась, чему помешало бы ее огромное брюхо, а как будто подкатилась еще ближе. Ее серые зрачки недоверчиво изучали меня, а жестко прочерченные кустистые сдвинутые брови усиливали огонь праведного гнева.

– Кто ты такой?

– Аргус из Дельф.

– Твои родители?

Я мигом отрапортовал:

– Демандрос и Деянира. Они умерли.

И, руководствуясь принципом, что большие пустоты может заполнить только большая ложь, я решился запустить грандиозную фальшивку, которая однажды уже сработала:

– Демандрос, мой отец, потомок Подалирия, сына Асклепия.

– Ну да. А я – внучка Афродиты.

Осечка! Сварливая женщина оказалась не так наивна, как ее сограждане-врачеватели.

– Да какая разница, ты настоящий грек! – рассудила она. – Чтобы так лихо врать, нужно быть соотечественником Одиссея.

В общем, моя хитрость отчасти сработала. Помучив меня в свое удовольствие, Ксантиппа обратилась к рассудительности. Она задумчиво встала, пнула ящик обратно в угол и вернулась ко мне.

– Твой союз с Дафной немыслим: метек из Дельф и женщина из Афин! От тебя у нее родятся мальчики, которые не смогут стать гражданами. Для афинского гражданства необходимо, чтобы афинским гражданином был отец. Это прописано в законодательстве Перикла.

– Но…

– Невозможно! Я не потерплю в семье таких ублюдков.

В этот миг входное отверстие сверху приоткрылось и девчоночий голос пролепетал:

– Хозяйка, твой муж вернулся.

Ксантиппу передернуло. Видимо, эта неожиданность рушила ее планы. Она метнулась к выходу, ступени заскрипели, потом тяжко простонали под ее весом половицы над моей головой. Крышка захлопнулась, и до меня донеслись отголоски спора Ксантиппы с мужем.

– Что ты сделала, Ксантиппа? – прохрипел мужской голос.

– Так-то ты меня приветствуешь!

– Дафна плачет у себя в комнате. Я знаю, что́ ты вытворяла вчера вечером.

– Ну давай поговорим про вчерашний вечер: а ты где болтался? Если б я знала, связала бы по рукам и ногам не его, а тебя.

– Отойди и дай мне на него взглянуть.

– Зачем тебе?

– Дай мне посмотреть! Женщина, я у себя дома или нет?

– У себя, у себя, дорогуша! Хоть и не возьму в толк, как ты сподобился об этом вспомнить, ведь домой-то тебя не дождешься! Ты кончишь бездомным бродягой!

– Ну-ну, не преувеличивай!

– Я и не преувеличиваю.

– Ксантиппа!

– Руки прочь! Нежностями меня не проймешь.

– Ксантиппа!

– Я сказала: руки прочь, пьяница! Прибереги свои ухватки для ослов и ослиц.

– Не очень-то ты любезна, Ксантиппа.

– Чему ж тут удивляться!

Крышка откинулась. Мужчина обшарил погреб взглядом и решил спуститься.

Ксантиппа, грузно переминавшаяся за его спиной, ухитрилась его опередить. Она возникла передо мной и, тыча в мужа пальцем, проговорила:

– Познакомься с моим супругом, Сократом. Наконец-то муженек пожаловал!

По распоряжению Сократа меня развязали и освободили. Мы прошли в гостиную и устроились на удобных ложах. При взгляде на яркие фрески с изображением виноградников, кипарисов и птиц казалось, что мы находимся на лоне природы; эта иллюзия подкреплялась и приятным ароматом, в котором слышались нотки лаванды, кедра и лимона.

– Взвешивай свои слова, Аргус, – предупредил меня Сократ хрипловатым голосом. – Ксантиппа может нас подслушать за этой дверью, а Дафна – за той.