– Пусть ходит. Главное, чтоб не бросила через месяц.

– Даже если бросит, она никогда тебя не упрекнет в том, что ты ей не дал построить карьеру актрисы. Пусть попробует, если ей нравится.

Зато потом, когда ей дали главную роль в Красной шапочке, сам помогал ей ее учить и, репетируя, играл роль волка.

А на ее первом спектакле сидел в первом ряду и поддерживал.

В актрисы она не пошла, конечно, но очень старалась и учиться, и ходить в кружок, лишь бы не разочаровать папу.

– Сереж, – я произношу тихо, но отчетливо, чтобы он не мог отмахнуться и дослушал, как тогда, с театром. – Погоди. Не надо этого делать.

Он бросает на меня быстрый, упрямый взгляд. Выкидывает пакетик от чая в мусорку.

– Надя, она беременна. Она ребенок с ребенком. Я не могу просто сидеть. Мне надо во всем разобраться и понимать всю картину.

Я подхожу ближе, опираясь ладонями о край стола. Не кричу. Не спорю. Говорю просто, по-человечески, потому что так, может быть, он меня услышит.

– Она тебя очень любит, Сереж. Правда. Чтобы ни было между нами, но для нее ты папа-герой. Тот, кто все решит, все поймет, все сделает правильно. Но если ты сейчас залезешь к ней в телефон... если сделаешь это за ее спиной – ты перестанешь быть этим героем. А станешь предателем.

Добавляет в кружку с чаем холодную воду и отпивает.

Внутри него идет борьба.

– Ты можешь там найти имя, адрес, переписку. Можешь даже решить ее проблему. Но знаешь, что ты не вернешь? Доверие. Вот что.

Он молчит, но дышит все чаще.

– Если ты хочешь быть для нее просто еще одним взрослым, который все знает лучше, – бери. Ломай. Узнавай. Только потом не удивляйся, что она тебе ничего больше сама не скажет. Никогда.

Пауза. Он смотрит на меня, потом на телефон. Секунды тянутся. Он будто весь сжимается в комок, лезет в карман за телефоном и кладет его обратно на стол.

– Черт, Надя… Я просто боюсь за нее. По-настоящему.

– Я тоже. Но если мы хотим быть рядом, надо быть не следователями, а родителями. Слушающими. Живыми. Настоящими. Посмотри, какой сейчас у нас уровень доверия с ней. Она позвала тебя и меня, чтобы сказать нам, что она в беде и не знает, что делать. Да большинство подростков опасаются рассказывать родителям о таком из-за страха насилия, давления на принятие определенного решения. Наша девочка одинаково нам доверяет. И я ее не подведу, ты решай сам.

– А если у нас такой уровень доверия, то почему ты не знаешь, кто это сделал, а? Почему она не рассказала?

10. Глава 8. Надя

– Я не знаю. И с этим буду разбираться уже завтра.

– Так может нет такого доверия, как ты говоришь?

И ставит указательный палец на экран телефона.

Смотрю на потухший экран.

Глубоко вздыхаю.

– Хорошо, я знала, что ей нравится один мальчик, но он ей не отвечал взаимностью. Она не хотела называть его. Нечего было рассказывать.

– Теперь зато есть что.

– Сергей, ну ты правда считаешь, что каждый раз, как у подростка появляется симпатия, надо бежать знакомить его с родителями? Всех подряд? Всех друзей, одногруппников?

– С того, с кем спят, Надя, да, можно и подробней знать!

Я моргаю, молча переваривая это.

Он смотрит, как будто ждал моего ответа. Как будто загнал в угол.

– Ты с моими родителями, когда познакомился?

– Было другое время, – огрызается он, пряча руки в карманы, будто пытается зацепиться за собственную правоту.

– Ага, – киваю я. – И презервативы были дефицитом? Или ты тоже надеялся, что пронесет, как большинство придурков? Не знал, как дети появляются?

Он скалится.

– Я думал, ты у меня умная, Надя. Дочь научишь не делать твоих же ошибок.