– А ты всегда был святой, да? Ни ошибок, ни порывов. Только правильные решения.

– Разные были…

– Так и нечего теперь обвинять и цепляться ко мне. Я хотя бы стараюсь говорить с дочерью, а не взламывать ей телефон, как следователь на допросе.

Он сжимает губы, будто хочет что-то еще сказать, но глотает.

– Я просто не хочу, чтобы наша девочка страдала.

– Я тоже этого не хочу. Даже больше, чем ты. потому что я встретилась с буллингом в собственной семье из-за того, что забеременела.

Исподлобья на меня.

Когда-то он прошел это со мной. Забрал от них. Дал, где жить и поддержал.

Что у Леры и как так получилось, я не знаю. Но знаю про нас с Сергеем.

– Может, ты и прав. Может, надо было больше контролировать, отслеживать, читать между строк. Но я не хотела быть тем родителем, которого боятся. Я хотела быть тем, кому можно рассказать. И она рассказала. Пусть не сразу. Но пришла. К нам. А не в аптеку за таблетками. Не на мост. Не в подъезд к какому-нибудь "другу". Она пришла к нам. Потому что знала – здесь ее не добьют вопросами. Здесь – поддержат. Но она взрослеет. У нее тоже есть своя жизнь, мысли, цели, что-то что она не рассказывает всем подряд. Даже мне. Потому что я ей тоже всего не рассказываю.

– Надь… Может, я останусь? Ну, на диване лягу, я мешать вам не буду.

– Нет, Сергей.

– Я просто хочу с ней с утра поговорить. Мне пилить через весь город, потом обратно… Это неразумно.

– Нет. У меня есть мужчина, и мне, будь я на его месте, было бы неприятно, если бы у него ночевала бывшая жена.

– Ладно. Утром приеду, – выходит из кухни.

Я забираю стакан с водой и выключаю свет.

Он снова бросает взгляд на лестницу, наверх, туда, где спит Лера, и поворачивается ко мне.

– Утром заеду.

– Я тебе напишу. Утром сначала сама с ней поговорю я.

– Что вы меня на второй план отодвигаете?

– Мы отодвигаем? Напомню тебе, что это ты два года назад отодвинул нас на второй план. Так что, скажи спасибо, что она, – киваю на комнату дочери, – вообще с тобой общается.

– Я ей ничего не сделал лично.

– Ты просто ушел из семьи, а так ничего.

– Это ты захотела развод, могла и простить. Разобраться.

– Нет, в этом дерьме я даже разбираться не хочу.

– Ты не думала никогда, что ты и спровоцировала меня?

– Да, думала. А еще из-за меня началось цунами и землетрясение в Турции – это тоже я.

– Надя…

– Подожди, дай вспомнить. Обрушение рубля? Моя вина. Мировая инфляция, отмена концертов в Сочи, вымирание пчел – все на мне. А, и глобальное потепление! Я же испепеляю взглядом, помнишь? Вот атмосфера и не выдержала.

– Я серьезно.

– А я нет, – качаю головой и поджимаю губы. – Серьезно у нас уже было до того, как ты пошел налево. А теперь мне остается или смеяться, или рыдать. Ну, я, знаешь ли, выбираю первое.

– Ты меня не слышишь?

– А как, по-твоему, это слышать? “Ты меня спровоцировала”. Прямо как ребенок с конфетой: “Мама, это ты виновата, что я ее съел, потому что ты положила их на стол, а надо спрятать”. Ну давай, Сережа, расскажи, как я тебя вынудила лечь в чужую постель? Что, отказала тебе? Недолюбила? Или просто не сварила борщ в нужный день цикла Венеры?

– Я… – он осекается. – Я просто хотел сказать, что мы оба были не в лучшем состоянии.

– Ага. Только кто-то из нас пошел тра***я, а кто-то – вытаскивал на себе дом, ребенка, и себя из моральной ямы.

– Ты не так меня поняла, Надь, – голос у него глухой, но уже без злости. – Ну да, было. Да, виноват. Не спорю. Я это не оправдываю. Просто… ты будто все свела к одной точке. А у нас было гораздо больше, чем измена.

Он поднимает глаза, и в них – не наглость, не обида. Какая-то мужская растерянность, взрослая. Такая, какую я не видела от него лет десять.