Это право уже возникло. Оно возникло и есть как право присутствия. Как право жить вовремя и во времени перемен.

Его возникновение «до боли» напоминает возникновение права собственности как святости и неприкосновенности. «Как известно, первоначальное право на собственность было понятием и установлением чисто религиозным, но отнюдь не внешне юридическим. Оно существовало из страха Божия, именно страха задеть культ, к которому не принадлежит чужак, – не принадлежит же и не может принадлежать, ибо он не происходит от почитаемых в данном роде усопших, и потому, если бы нарушил священную неприкосновенность чего бы то ни было, входящего в организацию их культа, хотя бы даже просто коснулся чего-либо, то за такое нечестие, за осквернение табу, неминуемо потерпел бы страшные кары от самих оскорбленных покойников. Имуществом владели не живые, но усопшие, то есть сделавшиеся богами. <..> могилы их были престолами, а окружающая их земля – храмом»[45].

Именно сейчас, в наше время перемен, право есть страх лишения чего-то ценного, право быть в том или ином присутствии, ситуации, форуме, институте, корпорации. Значимыми являются не процедуры, выполненные в жанре доступности, «прозрачности» скрупулезности и педантичности, а умения и навыки пройти через пространство и время, увидеть никем не видимую точку роста и развития и сберечь, сохранить, охранить и сделать событие вековечным и культурным одновременным.

Юридическое право как традиционное право и неюридическое право как политическое могут быть сорганизованы властью и политикой. Власть кодирует новое и демонтирует бывшее. «Двойная природа кода власти, образованная дихотомиями „сильный – слабый“ и „правовое – неправовое“, покоится, следовательно, на удвоении негативных и позитивных комбинаций альтернатив, которые конституируют власть. Отсюда вытекает требование совместимости силы и права и одновременно понимание того, что сила и право не являются идентичными друг другу»[46]. Право становится условием власти и политики, точкой роста политики, качеством политического и властного действия.

Потенциально мир общественных изменений может стать миром справедливым и прекрасным. Условием такого процесса является властвование по праву, право быть в мире общественных изменений и нести возможности своих действий как возможности всего социума. Спектр таких возможностей не всегда приобретает только исключительно положительную, традиционно понимаемую положительную окраску. Отрицательные, негативные и негативистские действия так же находятся в этой цепочке поступков и состояний. Они могут приобретать даже тенденцию нарушения закона, выстроенного исключительно юридическим образом. Но такое действие, такая форма реализации возможностей может быть то нарушением закона, которое не есть нарушение, по существу, а следовательно, не может быть предметом юридического и законодательного оформления, не может быть предметом юриспруденции, понимаемой в классическом смысле этого слова. Право бывает и за ее пределами, и это надо признать и попытаться глубоко осмыслить.

Последние тридцать лет одной из тенденций в становлении российской юриспруденции было разграничение права и закона, закона и юридических процедур, в целом юридического и правового оснований общественной жизни как таковых[47]. Эпицентром таких правовых и юридических дискуссий являлись дискуссии, которые проходили в контексте европейского, римского понимания права и юриспруденции в целом. Но теперь мы понимаем, что есть и другие варианты обсуждения предложенного тематизма, связанные с трактовкой права не только в канонах юридической мысли. Не до-понимать и не до-учитывать этого не следует. Иначе не избежать либо плавных и резких контрправовых реформ, которые неизбежны при ситуации столкновения юриспруденции с ритмом народной жизни как результат недоговоренностей и недопониманий, либо государственно-административных репрессий с ужасными результатами, когда, конечно, и результаты будут, но и ужасы не прекратятся. Избежать развития таких негативных общественных тенденций и позволяет попытка понять право в ситуации общественных изменений как право, находящееся в сфере политики, представляющее собой динамическое условие жизнедеятельности в условиях общественных изменений и не подпадающее по своему состоянию в традиционный предмет правового регулирования, наполнение и содержание которого всегда отводится и отводилось исключительно юриспруденции.