– Покоробилась от сырости, – объяснил Тони, – вот и не открывалась.

Принц Филип, Уильям и Гарри, сидя на лестнице, наблюдали за Тони. Все трое жевали сэндвичи с джемом, неумело приготовленные Уильямом.

– Как дела, старушка? – спросил Филип.

– Устала до смерти. – Забинтованной рукой королева пригладила растрепавшиеся волосы.

– Чертовски долго вы там проторчали, – хмуро заметил муж.

– Врачи страшно загружены, – объяснил Чарлз. – Мамина травма не опасна для жизни, вот нам и пришлось подождать.

– Но ведь мать у тебя, разрази меня гром, не кто-нибудь, а Королева, черт возьми! – взорвался Филип.

– Была, черт возьми, королевой, Филип, – негромко заметила королева. – А теперь я миссис Виндзор.

– Маунтбеттен, – лаконично поправил ее принц Филип. – Ты теперь миссис Маунтбеттен.

– Моя фамилия – Виндзор, и я не намерена ее менять.

– А моя фамилия Маунтбеттен, ты – моя жена, следовательно, ты – миссис Маунтбеттен.

Тони Тредголд стругал как одержимый. Они явно забыли о его присутствии.

– А наша фамилия как, папа? – спросил Уильям у Чарлза.

Чарльз поочередно посмотрел на родителей.

– Гм, мы с Дианой пока еще этого не обсуждали… гм… С одной стороны, фамилия Маунтбеттен не может не привлекать благодаря дяде Дику, но, с другой стороны, не может также и… гм… ну… гм…

– О господи! – В голосе Филипа зазвучали угрожающие нотки. – Ну, давай-давай, выкладывай!

Тони подумал, что королеве пора бы и присесть: выглядит она хуже некуда. Он взял ее под руку и провел в гостиную. Газ в камине не горел; порывшись в карманах, Тони нащупал пятидесятипенсовик и сунул в счетчик. Вспыхнуло пламя, и королева благодарно склонилась к теплу.

– Сдается мне, мамаше вашей неплохо бы выпить чайку, – подсказал Тони Чарлзу.

Тони уже понял, что от Филипа в доме толку ждать не приходится, мужик даже одеться сам не может. Но и Чарлз, заметил Тони, подметая стружки и зачищая шкуркой нижний край двери, уже целых четверть часа попусту мечется по кухне, безуспешно пытаясь найти заварку, молоко и десертные ложки; Тони пошел к себе и попросил Беверли поставить чайник.

Королева неотрывно смотрела на огонь. А она-то полагала, что этот давний фамильный спор Виндзоров с Маунтбеттенами порос быльем, – и вот на тебе, снова поднял свою мерзкую голову. Во всем виноват Луис Маунтбеттен. Когда родился Чарли, этот гнусный сноб уговорил карлайлского епископа отметить, что негоже-де лишать ребенка, рожденного в законном браке, отцовской фамилии. Эти соображения безвестного священника попали на первые полосы всех центральных газет. И тогда лорд Маунтбеттен всерьез развернул кампанию по возвеличиванию своего имени, добиваясь, чтобы царствующая династия его приняла. Королева разрывалась тогда, желая, с одной стороны, угодить мужу и Луису Маунтбеттену, а с другой – стремясь выполнить волю короля Георга У основавшего, как он надеялся, Виндзорскую династию на веки вечные. Королева закрыла глаза. Луиса уже давно нет на свете, однако влияние его ощущается до сих пор.

Вошла Беверли с подносом в руках; на нем стояли четыре дымящиеся кружки с чаем и два стакана оранжевой шипучки. В жарко-рыжей жидкости болтались толстые полосатые соломинки. На тарелке, покрытой бумажной салфеточкой, лежало сухое печенье. Чарлз взял у Беверли поднос и стал топтаться, прикидывая, куда бы его поставить. Королева наблюдала за сыном с нарастающим раздражением.

– На мой письменный стол, Чарлз!

Чарлз водрузил поднос на стоявший у окна столик «Чиппендейл»[13] и стал раздавать кружки и стаканы. Пышнотелая Беверли смущала и волновала его. В какой-то миг он мысленно увидел, как она, обнаженная, закутанная в кисею, любуется собственным отражением в зеркале, которое держит Амур. Венера девяностых годов XX века.