– Филип, ты разговариваешь со мной как со служанкой.

– Я твой муж. Ты моя жена.

Филип принялся за завтрак. Яйца всмятку, тосты и кофе. Королева задернула шторы, отгородив спальню от переулка Ад, и спустилась на первый этаж, чтобы позвать Гарриса в дом. Гаррис ее очень тревожил. Он связался с крайне дурной компанией. В саду перед королевским домом каждый день собиралась стая сомнительного вида дворняг, судя по всему совершенно беспризорных. Гаррис даже не пытался отвадить их, напротив, он явно радовался приходу этих разбойников.

Филомина Туссен проснулась оттого, что в соседний двухэтажный домик въезжала королева-мать. Выбравшись из постели, Филомина накинула теплый халат, подаренный ей Фицроем, старшим сыном, на восьмидесятилетие.

– Грей свои кости, старуха, – сурово сказал тогда сын. – Надевай эту хренову хламиду.

Филомина читала, что королева-мать закладывает за воротник и играет в азартные игры. Сама она подобных занятий не одобряла и сейчас обратилась с молитвой к Богу:

– Господи, хоть бы соседка меня не трогала.

Она порылась в кошельке, ища пятидесятипенсовик. Зажечь газ сейчас, днем, или вечером, когда она будет смотреть телевизор? Этот вопрос она задавала себе ежедневно круглый год, кроме лета, хотя Трой, средний ее сын, говорил ей:

– Слушай, мам, если тебе нужно, включай газ хоть на целый день, ты нам только свистни, и за деньгами дело не станет.

Но Филомина была женщина гордая. Она медленно, одну за другой, натягивала на себя одежки. Потом подошла к шкафу, где висело ее зимнее пальто. Надела его, обмотала шею шарфом, напялила фетровую шляпу и лишь тогда, возведя оборону против холода, направилась в кухню готовить завтрак. Первым делом пересчитала куски хлеба: пять. Затем оставшиеся яйца: три. Есть крохотный кусочек маргарина – хватит разве что на помазанье при крещении младенца. Тряхнула коробку с кукурузными хлопьями. На полмиски наберется, а до пенсии еще два дня протянуть надо. Наклонившись, она открыла дверцу холодильника, выдернула вилку из розетки – чего попусту гудеть, когда вокруг мороз? – и холодильник смолк. Достав кусочек сыра, Филомина с великим трудом (отчаянно ныли узловатые, изуродованные артритом пальцы) натерла щепотку на ломтик хлеба и сунула его в духовку.

Она сидела в нетерпеливом ожидании, досадуя, что расходуется газ. В конце концов вынула бутерброд из духовки, хотя сыр еще толком не растаял, и, по-прежнему закутанная, в шляпе, пальто, шарфе и перчатках, принялась за полуготовый завтрак. Было слышно, как за стеной смеется королева-мать и втаскивают в дом мебель. Обращаясь через стену к королеве-матери, Филомина сказала:

– Погоди, погоди, моя милая. Скоро тебе станет не до смеху.

Накануне вечером Филомина видела по телевизору Джека Баркера, который сказал, что бывшая королевская семья будет жить на государственное пособие. Что пенсионеры – королева, принц Филип и королева-мать – будут получать столько же, сколько и Филомина. Прикрыв глаза, она произнесла:

– За все, что Ты дашь мне, благодарю Тебя, Господи. Аминь.

И принялась за завтрак. Откусив кусочек, она долго и тщательно жевала, чтобы растянуть удовольствие. Хорошо бы съесть еще ломтик, но ведь она откладывает деньги: скоро опять вносить абонентскую плату за телевизор.

А королева-мать потешалась над нелепой миниатюрностью окружающего.

– Совершенно восхитительный домик, – хохотала она. – Просто прелесть. Вполне подошел бы в качестве конуры для крупной собаки.

Кутаясь в норковую шубку, она осмотрела ванную. Раздался новый взрыв смеха; видно было, что хохотунья всегда панически боялась зубоврачебного кресла.