- Любча, ты, может, слышала и знаешь – отец любил мою маму? – выспрашивала я потихоньку наложницу брата.

- Все знают, что любил, - ответила она удивленно, - а как же было не любить? Я сама не помню, но мне рассказывали – тихая и послушная она была.

Не у нее нужно было спрашивать – я это поняла. А знать хотелось, ведь все говорили, что я похожа на нее, только цвет глаз отцовский. А раз мы так схожи, то если он любил ее - значит и меня полюбить можно будет. Любча утешала:

- Ты мала еще, потому и не расцвела еще толком, не выправилась. Мясо где нужно со временем нарастет, не переживай. К следующему лету сама себя не узнаешь, только ешь больше, а то кости одни, - невольно подтверждала она слова мачехи. А я расстраивалась от этого и опять надолго замолкала.

Да… Друна эта… я ждала ее со страхом. То, как сложится у них с братом, должно было многое прояснить для меня. Было и любопытно и тревожно. Я и жалела ее и стыдилась своей жалости, будто ею уже обрекала невестку на несчастливое замужество. Потому и встреча их с братом стала для меня великим событием и радостным потрясением.

Встречать поезд с невестой брат не стал – не по чину было, ведь наше государство и больше и сильнее. Так что ждал гостей на крыльце, усевшись на крепкое резное перильце. По тому, что он сел туда, а не в принесенное заранее удобное кресло, я поняла, что он тоже волнуется, хотя и не показывает этого. Так-то с виду он был спокоен, говорил о чем-то со своими людьми... Бабы во главе с мачехой ожидали в сторонке, а я, стоя за ними, пряталась от солнца в тени крыльца, да и не только от солнца. На меня глазели все, кому не лень. Первый раз меня нарядили, как княжну и вытолкали перед чужие глаза. А их было много - этих глаз. И он тоже был здесь – посол Тарта.

Когда Любча одевала меня, я едва не плакала. Тяжелый парчовый наряд яркого зеленого цвета с красными цветами съел меня, будто и не было никогда. Мачеха, взглянув, поджала губы и тяжко вздохнула, а потом, видно вспомнив о выгодном договоре, в придачу к которому меня возьмут, повеселела.

- Я бы приукрасила тебя, да не велено. Но и так сойдет, сейчас все одно не до тебя будет. Стань в стороне, не лезь на глаза.

Я и стояла, вжавшись в стену, но первую встречу жениха и невесты не пропустила – брат встречал ее на последней ступеньке крыльца. Перед этим девицу, по обряду с головы до ног укрытую паволокой, сняли с коня, и она в одиночку тихо пошла к брату через весь двор. Тот в это время спускался со ступеней, а у меня замерло сердце, будто сейчас решалась моя судьба.

Весь посольский поезд остался у ворот – конные ратники, повозки, что виднелись за ними, а невеста шла по большому двору одна, покорно склонив голову и не глядя вокруг. Подошла и низко поклонилась брату, коснувшись земли рукой. Что она говорила ему, я не расслышала, но увидела как, сказав обрядные слова в ответ, он нетерпеливо сдернул с нее плотную паволоку. Друна подняла голову, они взглянули друг другу в лицо… в глаза… и тихонько засмеялись. Легко и весело засмеялись, будто увидев что-то хорошее и ощутив облегчение от напряженного ожидания и страхов.

Она была старше меня, я и раньше знала, что ей уже выправилось семнадцать лет. И косы у нее тоже были светлыми, хоть и не такими белесыми, как у меня. А глаза – синие, как небо ранней осени. Легкое дорожное платье с белыми и голубыми цветками спадало до кончиков сапожек, обрисовывая тонкую стать. Ни дородности, так ценимой у нас, ни яркой румяности щек, только рост хороший – выше меня на пол головы. Милое, хоть и не яркое лицо.