Там я не хотела бы для себя такого.

5. Глава 4

Друну эту привезли через три оборота луны. Хоть наши государства и были соседями, но обмен посольствами, договорами, подарками, условиями женитьбы затянулся. А еще дорога была сильно длинной – в обход Новых гор. Давно уже проходы через перевалы стали закрыты для обоих государств.

Я на все это время будто зависла в непривычной для себя жизни. Даже не заметила, как холодная и слякотная, но приятная своей прохладой весна перешла в жаркое цветущее лето. Зиму, осень и весну я любила, а вот лето – нет. Трудно переносила жару и яркое солнце. Оно слепило глаза сквозь светлые ресницы и обжигало мою бледную кожу. Но в тени на прохладном ветерке сидеть было хорошо и я, с разрешения мачехи перебралась с рукодельем на широкий открытый выход наружной лестницы. Занималась вышиванием, шила или вязала и смотрела на то, что делается на дворе, как колышутся за стенами княжеского подворья кудрявые верхушки деревьев. Слушала разговоры и звуки улицы, чуяла, как доносятся запахи сухой пыли, цветов и терпкой зелени - лета.

Все это время после разговора с братом я наблюдала за тем, что делается вокруг меня. Я и верила и не верила тому, что происходило. Это было похоже на очередной обман, когда мачеха одаривала пряником, а вечером меня хлестали лозиной за то, что я насорила крошками у себя и будто бы там из-за этого уже видели мышку. Мне тогда было шесть лет, и я плакала не так от боли, как от страха, потому что сильно боялась мышей.

Вот и сейчас – в моей светлице поменяли все, что только можно. Ну, это я могла понять – по наказу брата. И потому молча смотрела, как вносят в опустевшую комнату кровать с витыми столбиками по углам. Столбики упирались в резные раскосины, на которые ложился, провисая, узорчатый полог. Его можно было задвинуть, отгородившись и спрятавшись в постели. На полу раскинули пару ковров, на них поставили легкие креслица и красивые резные пяльцы возле них. К стене прислонили большое зеркало. Мне бы радоваться тому, что светелка стала нарядной, праздничной и удобной, а я смотрела на все это, будто ожидая очередного подвоха.

Как брат и пообещал, у меня впервые появилась прислуга - его Любча. Это тоже было ново, и потому я долго присматривалась к ней, пока не научилась говорить не только по делу, но и о разных глупостях, а не привычно молчать. А еще смеяться в голос. Первое время, стоило ей рассмешить меня, а мне рассмеяться, сердце замирало от страха, и я двумя руками зажимала рот и оглядывалась, испуганно вытаращив глаза. Любча ничего не говорила на это, но смотрела с жалостью, а я злилась. Потом опять долго не говорила с ней. Вначале нам было трудно ужиться вместе. И когда она к ночи уходила к брату, я выдыхала с облегчением и пряталась за пологом – ночевала со мной одна из мачехиных приживалок. К этому я тоже долго привыкала – спала урывками, но со временем привыкла и к чужому храпу возле себя. Храпит – значит, спит, а спит, значит - безопасна для меня.

Косы мне не красили, брови не сурьмили, как и наказал брат. Зато в сундуках, что выстроились вдоль стены, лежали новые наряды, выбранные для меня мачехой. Очень яркие и богато расшитые. Я совершенно терялась в них, будто еще сильнее выцветая всем своим обликом. Любча не понимала – что мне не так? А мне не нравилась я сама в них. В той чахлой девице, что смотрела на меня из зеркала, не было ничего, что могло бы привлечь внимание достойного мужа. Бледные косы, бледная кожа, губы, глаза - рыбина… бесцветная. Но точно не страшнее других… шла бы она горами!