Через седмицу меня опять позвали к брату, и я пошла, размышляя – вот как оно так сталось, что иду к нему, будто на казнь? Ведь раньше я любила и его и Ольвига. И они будто бы тоже - баловали, жалели, дарили маленькие подарочки и сладости. А потом как-то разом все осталось в прошлом, все испоганила мачеха.

В большом покое, где ждал брат, мне опять велели поднять рубахи и показать ноги. Я подчинилась. Мачеха поджала губы.

- Может там весь зад да бока синие, ноги-то она теперь бережет…

Я в изумлении уставилась на нее – это же она совсем не жалеет своих приживалок! Ведь брат обещал казнить их, если не досмотрят за мной. Или они не так уж важны, а важно другое? Да так, скорее всего, и задумывалось - неустанно и настырно вкладывать в его голову только плохое обо мне. И я решилась ответить:

- Так государь в банный день может зайти и посмотреть, если сочтет нужным.

- Непременно, - мрачно ответил Саур, - надеюсь, что и дальше с тобой не будет мороки. И еще, мать, княжна должна смотреться княжной, а не чернавкой. Меньше чем через год мне нужно будет искать ей мужа. О том, что она на выданьи, уже знают. И я боюсь даже думать о том, какие слухи ходят о Северной княжне, если ее видели одетой в обноски.

- Правильные слухи, правильные, - подхватила мачеха, - что скромна да непривередлива, покорна да послушна, глаз от пола не подымет. Для чего же я столько лет старалась? А что страшна да бесцветна, как рыбина, вся в мать свою…так брови насурьмим, щеки свеклой натрем, косы хною выкрасим. Кому-нибудь да всучим. За выгодный договор и не такой страх за себя возьмут.

Брат молчал и смотрел на нее… долго смотрел. А потом перевел взгляд на меня и я крепко сжала веки, чтобы не брызнули слезы, подступившие к глазам - а я ведь совсем забыла… Забыла, что плоска, костлява и бесцветна. Что только и есть во мне – правильное воспитание. И размечталась о хорошем, о сказке думала.

- И как давно она об этом знает? – тихо и вкрадчиво спросил брат у своей матери, а я замерла. Когда он вот так говорит, нужно ждать грозы, нужно скорей бежать и прятаться. Я сделала шажок к двери и вся сжалась, судорожно сцепив кисти рук в замок.

- Так… мы сделаем так, - продолжил он, пристально глядя на мать и не дожидаясь ее ответа. Потом будто вспомнил, что я все еще здесь: - Ступай отсюда, Студена, не нужна больше.

- Благодарствую, - пробормотала я с облегчением, коротко поклонилась и выскочила за дверь.

Возьмут и не такой страх… за удобный и выгодный договор – билось в голове. Хотя-а… может полюбить меня такую и не полюбят, но и обижать Северную княжну тоже не посмеют, а это уже немало. А уж если человек будет добрый…? Он точно добрый – задохнулась я вдруг призрачной надеждой. Он уже раз пожалел меня, пусть и не знал - кто там рыдал под той лестницей? Вдруг он вдовый? Отчего-то же говорил он те слова, будто пережил в свое время тяжкую утрату?

Вечером, когда я уже собралась спать и плела на ночь свободную косу, Саур вошел в мою светелку. Прогнал прочь бабу, что спала теперь у меня на полу, и велел не подслушивать. Она вынеслась наружу, а брат повернулся ко мне и сказал:

- Ну, садись и давай… рассказывай.

- О чем? – тоскливо прошептала я.

- Обо всем, чему я не верил все эти годы.

- Со свету сживет…

- Жду! – рявкнул правитель.

И я рассказала обо всем – еще с того времени и по сегодня. И про синяки эти тоже. И вдруг подумала, что другого такого случая может и не быть, а потому спросила тяжело молчащего брата:

- Саур, а за кого ты надумал меня отдать? Нельзя ли мне попросить за себя?