В горле слезы застревают. Да он блин издевается надо мной!

— З-зачем это? — меня трясет. — Решили, что я ваша кукла? Не нравится, как я одеваюсь тогда просто найдите себе другую! Те сапоги вообще-то мамины были. Мало вам было меня семьи лишить? Еще и память о них решили отобрать?!

Невозмутимо напяливает мне на ноги новую обувь, задерживая свои пальцы на моих щиколотках дольше необходимого. И наконец возвращает меня в исходное положение спуская мои ноги на коврик.

— Мамины сапоги, это конечно хорошо. Но беременным вредно на каблуках ходить, — строго говорит он. — А в мокрой обуви особенно.

Если бы я все еще была той влюблённой дурочкой, то наивно бы решила, что он проявляет заботу обо мне. Но теперь меня не проведешь. Это чудовище всегда думает только о собственной выгоде.

— Вы меня теперь из-за этой гребанной беременности в заложники возьмете, — цежу зло.

— Пока планирую только в жены. А там как вести себя будешь.

Поверить не могу. Еще совсем недавно я бы наверно в обморок от счастья шлепнулась скажи он мне такое. А сейчас…

— Я ненавижу вас, — всхлипываю.

Он устало вздыхает:

— Мне плевать как ты относишься ко мне, но, если посмеешь навредить моему ребенку, пожалеешь.

— Найдите себе новый инкубатор, — выкрикиваю я. — Потому что со мной вам ничего не светит.

— Другие инкубаторы не справились, — безразлично отзывается он. — Так что уймись.

— Точно. Папа ведь рассказывал, что у вас не получается ребенка завести. Мол потому вы к нам с братом и прикипели так со своими чертовыми подарками! А тут случайная ночь со мной и вуаля — я беременна!

— Все так, — кивает, без эмоционально глядя в окно.

— Да только с чего вы взяли, что ребенок ваш?! — выпаливаю я.

Он вдруг резко поворачивается и дергает меня на себя. Огромная ладонь сжимается сзади на моей шее. Мансуров с плохо сдерживаемой яростью вжимается лбом в мой лоб:

— А чей же, Пчелка?! Мы оба знаем, что до меня ты была девственницей.

Задыхаюсь от возмущения, когда он так откровенно припоминает столь интимные факты. Еще и в присутствии посторонних. У меня лицо горит. Прячу взгляд. И пытаюсь собраться с мыслями:

— Н-но п-после я уже…

— Можешь не врать, — отсекает он мои попытки. — Я следил за тобой. Рядом с тобой был замечен разве что новый друг твоего отца. Мерзкий старикашка с козлиной бородкой. Или я кого-то пропустил?

Меня передергивает от упоминания о нем. Этот папин знакомый вел себя отвратительно. Все время норовил остаться со мной наедине. И как-то неуместно распускал руки.

А потом он исчез.

И папа тоже. Вместе с братом.

— В-вы убили их всех?.. — выдавливаю я.

Мансуров отшатывается. Отпускает меня. И возвращается к окну:

— Порой от грязных вещей проще избавиться, чем пытаться отмыть, — на лице снова непроницаемая маска.

Так и знала. Я должна хотя бы попытаться спастись от него…

Нащупываю дрожащими пальцами ручку двери. Рывком дергаю, одновременно отталкиваясь новенькими сапожками от спинки водительского сиденья и… выпадаю из машины.

— Май… — слышу его голос. — Ну же, посмотри на меня, Пчелка…

Все тело болит. С трудом разлепляю глаза:

— Дядь Леш… — выдавливаю, — больно…

— Больно, конечно, маленькая. Зато живая, — он убирает с моего лица растрепавшиеся волосы. — Что ж ты натворила, глупенькая? — сгребает меня в охапку, и несет обратно к машине.

— Это еще хорошо, что скорость небольшая была, Алексей Михалыч. Вот так и пробки на пользу бывают, — слышу голос водителя. — Я как знал — поближе к обочине ехал. А-то если бы прям на дорогу вывалилась, это ж хана.

— Да и повезло, что в сугроб угодила, — еще один голос, — иначе бы точно размазало ее…