– Запомнивши я рассказ Петрухи, – вздохнула тётя Тоня. – Оно по пословице вышло – не в свои сани не садися! И помню, потом, что случилося ишо: только Петруха отнеси водки барину, как молодой барин Александр Владимирович к нам на кухню нагрянули. И говорят оне Петрухе: ты, мол, Пётр, подавай сейчас нам фаэтон, а мы с мамзелью Аделиной кататься едем на Невский проспект! А Петруха и отвечал тогда: я, мол, извиняюсь, конечно, да только я служу верой и правдочкой вашему родному папеньке, Владимиру Ильичу, Его светлости. И потому я с вами никудыть сейчас не поеду, на то мне ваш папенька никакого распоряжения не давали. Тогда Александр Владимирович и говорят со злостью: «Ты, Пётр, запомни энтот твой отказ! А мы с тобой ишо сочтёмся…» На этом оне поднялися к себе наверх и апосля взяли извозчика и из дома уехали кутить с мамазель Аделью на целых два дня! Тогда и мы тоже себе отдых устроили, улеглися подремать, а Петруха устроился до утра у барского кабинета на полу, на своём тулупчике. Очень он любил нашего барина Владимира Ильича! Токо апосля тех святок прожили Владимир Ильич всего-то с годик. Умерли оне легко. Оне с горюшка своего ночью предстали перед господом, так и не проснувшися утром совсем. Александр Владимирович на похоронах нам сказали, что папенька мой, дескать, не умерли, а только заснули себе легонько, потому он помрэ! Это значится, что оне из своей могилки будут вставать по ночам и приходить к тому, с кем захотят сквитаться. Потому оне сейчас новую, мол, силу обрели, загробную! Потом и Февральская грянула тут как тут, и вся Октябрьская за ней! Господи, помилуй! Можа, это наш добрый барин Владимир Ильич захотели со своими недругами рассчитаться! Я и на улице, и в лотках торговых, и всюду кругом смотрела во все глаза, да только Владимира Ильича покойного так и не встретила! А у меня-то жилья своего отроду не бывало, я у господ всегда жила. Мне хоть на улицу иди живи! Хорошо кухарочка наша, Варя, приютила меня. Я пошла жить в еёный подвальчик, у её жильё было такое на Васильевском острове. Сыро было, конечно. Но жить можно! Только Варя в большевички записалася и работать совсем разленилася, и по разным конторам стала цельные дни бегавши! И под конец Варя наша и вовсе куда-то стала пропавши! Я тогда осталася одна в еёном подвальчике и захотела я себе в деревню уходить. Да ведь у меня и родные растерялися по всему-то нашему по белому по свету! Мамочка моя, Гликерия Евграфовна, померла давно, мне только седьмой годик минулся. А то папаша мой, Антон Ермолаич, меня к барам в услужение пристроили и, хотя меня были иногда проведавши, да к себе совсем жить не брали. И некуда было и брать – оне тоже у господ разных проживали, в истопниках числилися и крепко выпивали. Так и сгинули мой папаша от водки…

– Несчастная страна наша, Россия-матушка! Люди целые века терпели бедность, страшные унижения, насилия! До каких же пор то будет продолжаться, господи милосердный! – сетовала моя бабушка…

Снова наступала короткая пауза. Сквозь уютную дремоту, легко, по обрывкам рассказа тёти Тони, я старалась воссоздать в своём воображении целостную картину этой печальной дореволюционной русской жизни. Получалось по моим смутным представлениям примерно такое: тётю Тоню отыскал в её подвальчике кучер Петруха. Хотя и случайно отыскал, но всё-таки взял да и отыскал, что было неплохим поступком с его стороны. На самом же деле он искал кухарку Варю, которая была влюблена в него по уши, как он считал, и у которой по этой причине он кормился запросто, но нехитро на кухне господ Кузьминых в любое время дня и ночи. Но кухарка Варя взяла и записалась в коммунистическую партию и Петруху больше и знать не хотела. Тогда Пётр решил влюбиться в тётю Тоню. Она согласилась на его предложение жить вместе и, ещё совсем молодая, тётя Тоня родила дочку Любочку. Петруха был парень не промах, пристраивался работать в булочные и развозил горячий хлеб прямо из пекарен по всему ночному Питеру. При нэпе жили хорошо, голод окончательно отступил от людей, и они пили вино и веселились в недорогих и завлекательных ночных ресторанчиках. Потом снова грянули чёрные времена! Петруху посадили в тюрьму, поскольку он знал адреса ночных питерских притонов, куда он тоже привозил хлеб и булочки, но адресов тех криминальных никому не продал. Словом, он был почти герой этого времени! Погубил Петруху тот ужасный факт, что он ни черта не знал про заговор об убийстве Сергея Мироновича Кирова и не предупредил об этом органы власти. Дочку Любочку убили на фронте в первые дни войны. Снова несчастная тётя Тоня осталась совершенно одна-одинёшенька. Наконец, пришло известие из тюрьмы о том, что Петра расстреляли. Тётя Тоня хотела повеситься! Спас её сосед, старый человек, Кисин Григорий Тимофеевич, и пригласил тётю Тоню на жизнь серьёзную, а не просто так, ради баловства, куда-то в ресторан сводил. Вместе с этим Кисиным и маленькой дочкой Верочкой тётя Тоня выживала в страшную ленинградскую блокаду. Вера Кисина теперь работала продавщицей в гастрономе, расположенном в здании нашего жилого дома. Тётя Тоня давно была снова вдовой и молила каждый день бога, чтобы он послал гораздо лучшую участь для её, теперь уже единственной и последней, дочери Веры Григорьевны Кисиной, которой пришлось идти работать в гастроном сразу после окончания школы. Но Вера Кисина упрямо хотела поступить учиться на вечерний факультет какого-нибудь хорошего института и потому именно старалась заниматься на разных курсах по подготовке к вступительным экзаменам в институт. И упорная Вера Кисина поступила всё-таки на экономический факультет Политехнического института.