– Расскажите, пожалуйста, милая вы моя Тонечка, голубушка, про свою госпожу Кузьмину! Ну, помните, вы обещали? Куда же она делась, с такой сомнительной репутацией? И ведь такая молоденькая была! Плохое было наше время! – говорила моя бабушка. – И люди русские стали все мелочными, сварливыми, жадными до чужой собственности! Страшно вспоминать! Не стало царя, и наша Россия рухнула в пропасть! Бедненькие люди! На каждую голову посыпались свои горькие несчастья!

На эту тираду старушка Тоня отвечала своим монологом:

– Да, ужо горюшка мы все хлебнули через край! И простецкие мы, и ваши богатые! Как все ваши господа в Париж укатили и нас, как есть одних, то есть преданную ихним капризам прислугу господскую, побросали, так мы и начали голодать да скитаться по подвалам и подворотням. С вашими-то господами мы в домах ихних жили, трудились, конечно, обижались, бывало, на господ, да ведь крыша над головой у нас была. А наша госпожа Кузьмина, её светлость, махнула в эти свои Парижи закордонные ещё в ту самую Февральскую! До Октября и ждать не стала! Ни-ни! Так я с самой Февральской на улице оказалася. Да и не одна я, ещё были такие из разных господских хоромов кухарки да горничные. Уцелели только те кралечки, кто проживал у нас в Питере по жёлтому билету. Тех сам чёрт не сдвинул с места! У мадамов веселье и пьянки продолжались до семнадцатого года. Апосля октябрь накрыл их, всех до единой мадамов! Да поделом им досталося. Мы-то, прислуга честная, тогда только в самом почёте оказались…

– Ну, а сам куда делся?..

– Барин наш, господин Кузьмин Владимир Ильич, перед самой Февральской возми да и помрэ! А ведь хороший человек оне были, не жадные. Всегда, бывало, денег даст на Пасху и мне, и кухарке нашей Варе. А напечём-то, наготовим мы на Пасху и для хозяев, и для нас самих! Расстегаи с рыбой да с грибами наша Варя такие выпекала, что по всем питерским домам рецепт тот секретный от нашей Вари выпытывали. Во рту таяли те расстегаи, да румяные, да пышные! Но хозяин всё равно, что на Пасху, что на Масленицу для нас ещё и колбас разных распорядится, бывало, навезти от самого от купца, от Елисеева. Ну а к ним ишо прибавит нам и сыров, рыбки вяленой и копчёной, ешь и пей сколько хошь! И конфеток разных на Рождество нам оне тоже подносили. И крендельков тут же, пряников тоже. А Петру, кучеру, вот уж этому денег не жалели оне никогдашеньки! Да и то сказать, вместе оне с Петрухой в разгульных дрожках по тайным, запутанным путям-дорожкам нетрезвенькие души свои вытрясали! Петруха был видный собой, шапочку набекрень носил, как и барин сам. Шапочка та у его из натурального енотового меха была шитая, а не зайчуковая. Вот и красовался наш Петруха перед кухарочкой нашей Варей да и на меня, хотя изредка, но поглядывал. Надвинет шапочку, бывало, на лоб, а то и на самый затылок её совсем лихо себе забросит! Только и смотри на него, полюбуйся на доброго молодца, глаз не отрывай, красна девица! А ведь нам работать по дому приходилось немало, где тут до шуток времечка достать? Дом у нас большой был, да мебели много, зеркалов да и посуды разной, – всё надо было в чистоте и порядке содержать! То была моя забота…

– Они очень богатые были люди, эти ваши Кузьмины?

– Богатые! Да ишо какие! Им бы жить да поживать при этаком добре! Да только денежки швырять оне наловчились по разным своим капризам! Наряды для своей Адели, мадам Кузьминой, из самого Парижа барин наш выписывали! Лучше бы работать было бы нашему Владимиру Ильичу поменьше. Оне в адвокатах числились. Очень умный и хороший барин наш были. Петруха говорил, бывало, нам: «Угождайте ему, девки! Такого барина доброго днём с огнём не сыскать!» Хороший – да, но ведь оченно занятые оне были! А ежели оченно занятый, то денежки, это означает, надо ему днём и ночью добывать. Другие баре сидели себе ручки сложа, – на то оне и баре! А наш Владимир Ильич только с постели прыг! – и ну как носилися по всему дому, словно оне угоревшие! Эк, им дома никак не сиделося! Апосля как загуляют с Петрухой – трое суток госпожа наша, Кузьмина Адель, их разыскивают! Туды-сюды по всему Питеру посыльных отправляют! Да разве найдёшь их, непутёвых, ежели они загулявши? Исплачутся, бывало, наша Аделька, уж мы еёную душеньку жалели! Да то на первой поре было, а потом многонько у нас изменилося в дому, и к ним, Адели этой, никакого почитания больше среди нас не было. Тому они сами виноватые во всём. Да об том я расскажу по порядку. Вот изначально мы чаю им, кофей тоже приносили в спаленку, иконку с Николаем Угодником им на подносик серебряный мы подкладывали, вроде как невзначай! Оне крещёные, конечно, были в нашу православную веру, хоть сами из поляков католических. Только оне совсем молоденькие были! Зачем им было так плакать да страдать? Умеют скрыться из женских глаз мужчины этакие загульные, если их душеньки на эти дела своё терзанье имеют! Вот Владимир Ильич от такой занятой жизни и успокоилися навек раньше времени. Помяни, Господи, его душу светлую! Царствие небесное! Да интересно вам про всё то слушать?..