«Ещё примерно половина осталась, — наконец ответил он. — Когда останется около двадцати лиг, будем спускаться. Я трансформируюсь прямо в воздухе, над облаками, а до столицы полетим уже каждый на своих крыльях».
«Без проблем».

Из-за горизонта величественно выплыло солнце, вынуждая демонов отвернуть головы — таким ослепительным был его диск. Только Гарм продолжал неотрывно смотреть вперёд — глаза метаморфа не боялись самого яркого света.
Зато драконьи пассажиры теперь были вынуждены глядеть на колыхавшуюся внизу облачную равнину и скользившую по ней крылатую тень.
«Похоже на море».
Это было глупо, но Эктиарн не хотел, чтобы полёт заканчивался. Чтобы невероятная лёгкость и ощущение абсолютной свободы остались только в памяти, ведь когда ещё...
«Когда-нибудь. Подлетаем, готовьтесь».
Дракон пошёл на снижение, и вот серые облака уже почти лизали подошвы сапог путешественников.
«Дальше сами».
Эктиарн со вздохом сожаления раскрыл крылья. Миг — и его охватил липкий туман застилавших небо Нигредо туч. Прорвавшись сквозь их влажное чрево, он вместо ясной синевы очутился в пасмурной серости и увидел далеко внизу поля и деревеньки, а у самого горизонта — город на холмах.
— Летим сколько сможете, — распорядился оказавшийся рядом Гарм. Он был в своей обычной форме, а в руках держал седельные сумки.
— Дай хотя бы одну, — потянулся полетевший к ним Флегетон, однако получил отказ: — Вам и так тяжело будет. Вперёд.
И они со всех крыльев устремились к столице, где, судя по времени, как раз совершалась официальная свадебная церемония великого герцога Ареса и ангелки Астрейи.

5. Глава 5

— Нет, пташка. На этот раз нет.
Я сама не поняла, как очутилась на ногах, с неверием и надеждой глядя на тюремщика. А он заговорщицки приложил палец к губам и уже с прежней грубостью прикрикнул:
— Выходи живее!
Не чувствуя под собой ног, я вышла из камеры. Внутри у меня будто кто-то туго натянул струну, и с каждым шагом это натяжение пугающе росло.
— Налево. И топай, топай.
«В прошлый раз было направо. Но что, если нам кто-то встретится? Захочет остановить? Только бы повести себя правильно, только бы ничего не испортить!»

Но мы шли и шли, петляя по подземным коридорам, и никто не попадался нам навстречу. Перестали встречаться горящие факелы на стенах, и мой провожатый запалил свой. Наконец возле одной из дверей он вполголоса скомандовал:
— Стоп, — и, вытащив связку ключей, отпер замок.
Ни лязга, ни скрежета — дверь открылась бесшумно, словно её совсем недавно как следует смазали.
— Заходи, переодевайся, — тюремщик вручил мне факел. — Платье оставь там, как закончишь — стукни один раз.
Я кивнула и поспешно исчезла за дверью.

Эта камера была суше моей. Более того, в ней даже были деревянные, грубо сколоченные нары, на которых я с замиранием сердца увидела свою походную одежду и обувь. Без промедления закрепила факел в кольце у входа и принялась переодеваться. Крючки и шнурки платья неохотно поддавались моим подрагивавшим пальцам, отчего я в раздражении нещадно их дёргала, порой вырывая с мясом. Наконец освободившись, с невольным вздохом удовольствия надела рубашку и штаны, сменила узкие туфли на удобные сапоги, накинула куртку. Потом, шипя, когда шпильки дёргали волосы, распустила и без того растрёпанную причёску и заплела ставшую привычной за путешествие косу.
«Великие Прежние, какое счастье!»
Я поняла, что несмотря на совершенно нерадостную ситуацию, улыбаюсь во весь рот. Однако не стала возвращать лицу серьёзное выражение, а, как было условлено, коротко стукнула в дверь.