– Тренировалась на братьях. Ты ведь уже покопался в моей жизни? Знаешь, что у меня их четверо? – бросаю я. Мне приходится задрать голову, чтобы видеть его лицо, настолько он высокий.

– Ты никогда не рассказывала о братьях. Стеснялась? – он добродушно смеётся, даёт понять, что пошутил, но меня его слова выводят моментально.

– Ты скотина! Я могла бы стесняться только того, если бы нам пришлось изображать парочку на глазах у всей империи, – наклоняюсь к нему, пытаясь выбраться. – Дай пройти!

– Настолько противен? – он снова сокращает дистанцию, практически вжимаясь в меня, волосы касаются его рукава. Длинные красные пряди на фоне чёрной военной формы. Мне хочется заткнуть нос, в попытке отгородиться от его восхитительного запаха, чтобы потом не терзать себя навязчивыми воспоминаниями. Не хочу знать этот запах и вкус. Знать хоть что-то, что принадлежит Морелли.

Так страшно, что почти трясёт. Он подавляет психологически. Ничего не делая. Просто от его напора, от того, что он стоит так близко, мозги превращаются в кашу.

– Ты дьявол во плоти, настоящее чудовище, – я тихонько говорю ему это в мундир. Мне кажется, что позолоченная пуговица покрывается влагой от моего дыхания.

Он отстраняется, аквамарин глаз покрывается льдом. Николаус обходит стол и садится на место императора. До чего наглый тип. Но дышать сразу становится легче.

– Брось, Солиер, – он равнодушно смотрит куда-то мне за спину. – Ты ведь так любишь спасать всех обиженных этой жестокой жизнью. Представь, у скольких верриков появится шанс на нормальную работу. Из всего, что планирует дядя, это, пожалуй, самое лучшее, что мы сможем им предложить. Возможность обеспечивать семью.

Я вспоминаю своё голодное детство. Томас работал вышибалой в каком-то клубе, Джордж в порту, а Ронан чудом устроился в мастерскую по ремонту дирижаблей, он считался в семье настоящим гением, а ведь он был ещё подростком! Денег едва хватало даже на еду, никто не будет много платить жителям старого города. Мы с Эриком были уже в осознанном возрасте, и понимали, что есть драконы, а есть мы. И это две большие разницы. Дети верриков рано взрослеют.

– А зачем тебе это?

– Я поддерживаю дядю в его начинаниях. Желание императора – закон.

– Почему ты вызвался? Это мог бы быть кто-нибудь другой.

– Не сомневаюсь, ты бы этого хотела, Солиер. Но кто может сравниться со мной? – он слегка улыбается, но глаза остаются холодными.

Смотрю на него и вижу всё того же мальчишку с растрёпанными длинными волосами. Самовлюблённого до мозга костей.

– Я согласна. – не знаю, почему я это говорю, наверно, всё-таки сошла с ума?

Змейка на пальце оживает и одобряюще гладит меня. Серьёзно? Я сейчас хочу заключить перемирие с врагом всей моей жизни, а ты одобряешь? Я-то думала, что василиски ненавидят драконов.

Торжество в глазах Морелли на секунду опаляет меня, но затем он снова закрывается в себе, молча встаёт и выходит.

Я остаюсь одна. Боже, что скажет Томас, когда очнётся? Он убьёт меня? Скажет, что я запятнала нашу семью? Как я объясню всё остальным братьям?

Император входит вместе с Морелли. Когда в кабинете Родольфо Викторион становится как-то проще и уютнее, я больше не боюсь, что случится что-то фатальное, рядом с ним даже Николаус кажется немного мягче.

– Как я рад, что вы согласились, мисс Солиер, – кажется, император и правда доволен, на его лице расцветает широкая улыбка, а морщинки собираются в уголках глаз.

– Я делаю это ради верриков, – напоминаю я в большей степени Морелли.

– Безусловно, – соглашается со мной император.