— Птичка? Мышка?

 — Кошка, — она говорила так тихо, будто стеснялась.

А в моём представлении кошки — это хищники с характером!

 — А твой кузен?

 — Эмилиэн он… медведь, — ещё тише выдавила Турсуаза и мне показалось, что от смущения она сейчас заплачет.

Ну что за кисейная барышня мне досталась? Или неприлично такое спрашивать?

Порядки Фолье могли отличаться от наших.

 — Ты так смущена, я спросила что-то не то?

 — Нет-нет, Ваша Светлость. Просто… обычно никого это не интересует.

 — То есть?

 — Мы зачастую не обсуждаем такие вещи, потому что чувствуем друг друга и так. Скорее всего я пойму… себе подобных, — она говорила так, будто речь и правда шла о животном мире, и это было странно, учитывая, что передо мной сидела хорошенькая девушка. 

Себе подобных… Мне подобных тут, кажется, не было.

 — А герцог, он кто? Ты знаешь?

 — Я не уверена.

 — Это как? Он же ваш… — мне не хотелось говорить «хозяин», но казалось, что это самое подходящее слово. Однако, Турсуаза прекрасно понимала тишину, как если бы читала мои мысли. 

С ней было удивительно комфортно, если она не смущалась и не мямлила что-то очень тихо себе под нос. 

 — Да, но его почти никто не видел. Вживую. Говорят, он жил когда-то в Старом замке…

 — … это?

 — … этот замок и есть Старый Замок. Есть ещё новый, недостроенный. На юге. С тех пор, как пропала сестра герцога и умер его отец, всё изменилось. Его светлость отошёл от общественной жизни, стал затворником, поругался с половиной графств. На ножах с королём, — Турсуаза округлила глаза, а я кивнула горничной, чтобы та подлила вина моей компаньонке.

Кажется этот дар траминерских виноградников был неплохой сывороткой правды. Нужно взять на заметку!

Теперь мы обедали в присутствии слуг и за нами ухаживали, а не просто ставили обед и уходили. Кажется, эти люди знали, что такое этикет, и мне даже не было интересно, как там поживает герцог в окружении моих дикарей.

 — Ну он, по крайней мере, не из твоей породы? — я старалась говорить тише и спокойнее, чтобы расположить к себе бедняжку Турсуазу.

Её щёки от вина запунцовели, а голос стал чуть громче.

 — Нет, он птица. Больша-ая птица. Вашсветлсть, — и Турсуаза принялась за еду, видимо, испугавшись скорого опьянения.

Повар герцога готовил прекрасно. Перед нами было запеченное мясо, политое сладковатым соусом. Большие чаши с салатами и блюда с закусками. 

Я так скучала по этому, будто не ела по меньшей мере месяц. А ещё в Экиме никогда не накрывали таких сытных ужинов. Обычно мы обходились чем-то лёгким и более пресным. 

 — А что любовь?

 — А что любовь? — хохотнула Турсуаза, совершенно в не свойственной для неё манере.

 — Он влюблён?

Я бросила взгляд на портрет.

При свете свечей, в полумраке, после бокала вина казалось, что мужчина на картине живой. Будто он сейчас самодовольно ухмыльнётся, отвернётся и уйдёт. Или, напротив, выйдет к нам из портрета и сядет во главе стола.

Я сглотнула. Эти образы были такими яркими, будто сон наяву.

И даже показалось, что блестящие длинные волосы герцога, чуть шевелятся от сквозняка, и в глазах такой живой животный блеск.

Ну будем считать, что всему виной мои неопытность и впечатлительность. Потому что это точь-в-точь, как сцена из любовного романа!

 — Я не знаю.

 — А Эмилиэн знает?

 — Возможно.

 — Он бы мне ответил?

 — Не могу сказать точно.

 — А ты можешь для меня разузнать?

 — Я… — она зажмурилась и начала было качать головой в знак отрицания, а потом кивнула.

 — Попробую.

 — Спасибо, — кивнула я и сделала большой глоток вина.

 — Ваша Светлость, — кивнула Турсуаза в ответ.