Тварь! На глаза снова навернулись слёзы, в груди сжался болезненный ком. Когда-нибудь я отомщу ему. Если не сломаюсь…

Не заметила, как серость сменилась беспокойным забытьём. Я стояла в столпе света и не могла пошевелиться. Вокруг клубился душный туман, из которого раздавались злорадный смех, крики, оскорбления. В какой-то момент из молочной пелены потянулись крючковатые руки, толкая и стараясь разодрать на куски, а сверху прогремел резкий голос Немцова:

– Вставай, сука! Хватит спать!

7. Глава 7

Еле разомкнула глаза, опухшие от нескончаемых слёз. Ощущение, что в них совком засыпали мелкий песок, а ещё и в горло. Игнат навис сверху, давя волной негатива, что-то громко выговаривал, дёргая за цепь, но от слабости, сухости во рту, саднящего дискомфорта в глотке, я ничего не слышала, погрузившись в себя и в свои потребности.

Это какой-то идиотизм. Такая простая потребность посетить ванную комнату сейчас оказалась под запретом. Даже собак выводят на улицу и всегда ставят миску с водой. Наверное, положение моё намного ниже, чем у домашнего питомца.

– Оглохла, идиотка? – рванул за волосы, подтягивая наверх. – Приведи себя в порядок. Воняешь, как подзаборная шлюха. У тебя пятнадцать минут.

На этих словах Немцов освободил меня от ошейника, грубо сдёргивая и царапая клёпками кожу, бросил в лицо полотенце и многозначительно посмотрел на открытую дверь. Попыталась подняться на ноги, но колени тряслись от напряжения, заваливая, как неваляшку. От смены положения потемнело в глазах, и передвижение на четвереньках показалось самым безопасным.

Игнат хмыкнул вслед, но мне в данный момент было на него наплевать. Передо мной маячила возможность добраться до санузла, смыть засохшую сперму с соплями и промочить саднящее горло. Глядя в зеркало, испытала мерзкую брезгливость по отношению к себе. Докатилась. На голове сплошной колтун, на шее яркая полоса с мелкими царапинками, на коленях синяки с ссадинами, на подбородке и груди… Фу… Всё смыть. Срочно…

Прошёл всего какай-то день, а я действительно похожа на потасканную шлюху, отдающуюся за дозу. Увидел бы меня папа. Господи, нет… Лучше бы не видел никогда. Он не перенесёт позора своей дочери. Застрелит Немцова и наложит руки на себя.

Оттолкнулась от столика и шагнула в кабину, выкручивая краны на всю. С каким-то диким остервенением тёрлась мочалкой, сдирая грязь, унижение и воспоминания прошлого вечера. Когда кожа горела огнём, а пространство заволокло паром, позволила себе сделать воду похолоднее, шипя от резкой смены температуры.

Ледяные капли неприятно били по плечам, потоком стекали по спине, возвращая в «здесь и сейчас». Только одни сутки из трёхсот шестидесяти пяти дней. Впереди придётся с захлёбом жрать издевательства, молча глотать и ждать следующего удара.

Зубы чётко отстукивали дробь, по лопаткам пошло онемение, душу заволакивала стужа, когда с грохотом открылась дверь, ударяясь о столик с раковиной и со звоном роняя бутылочки и флакончики.

– Твоё время вышло. Какое ты имеешь право заставлять меня ждать?

Словила губами последние крохи воды, сворачивая кран и сутулясь под тяжёлым взглядом Игната. Почему-то вспомнила, что так и не попила, хотя долго простояла под душем. Не поднимая глаз, потянулась за полотенцем, но была остановлена жёстким захватом за плечо. Уверенное давление пригнуло к полу, в колени впились острые швы плитки, звяканье расстёгиваемой пряжки не оставило сомнений в последующем требовании.

Послушно открыла рот, закрывая глаза и принимая волю Немцова. Такими темпами через полгода стану профессиональной минетчицей. Всё прошло как вчера. Больно, жёстко, грубо, тошно, но без слёз. Холод изнутри будто отключил эмоции, превращая жертву в бездушную тварь, подчиняющуюся хозяину.