— Давай так, — подхватила меня под руку Таня, увидев в моих глазах всё тот же настрой пробраться в больницу любой ценой, — я сейчас попытаюсь разузнать, где именно лежит твой Дударев, а ты пока… — осмотрелась по сторонам и, заприметив свободную лавочку, отбуксировала к ней мое ослабленное тело, — посидишь вот здесь, подышишь свежим воздухом. Тебе полезно. Если есть возможность проникнуть в отделение, я тут же даю тебе знать, если нет – мы смиренно едем домой и наблюдаем за новостями по телику. Идет?

Я покосилась на припаркованные у больницы милицейские пазики с устрашающей надписью «СОБР» , словно тут лежал сам президент, и невольно вздрогнула, продолжая слегка покачиваться. Заметив этот жест, Зыкина прошлась по мне сканером и вдруг спросила:

— Юль, а тебе сегодня вообще кормили?

Нет. С завтраком я пролетела, потому что меня не внесли в списки, а обед не дождалась. Да и не было у меня аппетита, если уж на то пошло. Уже открыла рот, собираясь солгать, как услышала возмущенный ропот желудка, недовольно заурчавшего пустыми стенками.

— Ясно, — подытожила Зыкина, услышав сей рев и, оставив меня в одиночестве метнулась к распложенному в тени огромного каштана хлебному киоску. Там она купила свежую булочку с маковой начинкой и пол-литровую бутылку минералки. Сочетание так себе, но с учетом того, что меня подташнивало, сладкая газировка могла усугубить это состояние.

— Всё, сиди тут и никуда не рыпайся, — велели мне командным тоном, впихнув в руки еду. — Я скоро.

Пригрозив пальцем, Таня поспешила в больницу, поглядывая на околачивающихся то тут, то там журналистов с видеокамерами наперевес и повернувшись ненадолго ко мне, нацепила на лицо грозное выражение, мол, чего ждешь? Я вяло улыбнулась. Намек был принят к сведению, только легко сказать «ешь». Мне не то, что есть, дышать не хотелось.

Дабы хоть как-то скоротать время, стала рассматривать посетителей больницы, и судорожно сжимая в руках сдобу, прислушиваться к царившему вокруг оживлению. Тани не было уже двадцать минут. Несколько раз я порывалась пойти следом, но потом отдергивала себя, понимая: если Зыкина до сих пор не вернулась, значит, на то была причина.

Так и не притронувшись к булочке, я открыла воду и, преподнеся горлышко к искусанным губам, едва не поперхнулась, увидев вышедшего из больницы Студинского.

Он был в окружении телохранителей, но это не помешало толпам любознательных журналистом в считанные секунды облепить его высокую фигуру, выставляя друг перед другом миниатюрные диктофоны. Почувствовав в ногах легкую дрожь, подошла и я, только стала в сторонке, стараясь держаться в тени.

— Егор Андреевич, можно узнать о состоянии Валентина Станиславовича? Правда, что врачи не дают утешительных прогнозов?

— Говорят, покушение на его жизнь как-то связано с конфликтом вокруг «Агро-Рос»? Хотелось бы узнать ваше мнение…

— Утверждают, что к ночному происшествию имеет отношение лидер оппозиции Цыганов…

Студинский обвел всех сосредоточенным взглядом и, нахмурившись, выставил вперед ладонь, обрывая хлынувший со всех сторон поток вопросов. Не знаю почему, но я боялась Студинского. Не потому, что выглядел соответствующе. Отнюдь. Просто в прошлый раз, когда Вал познакомил нас у себя в кабинете, я прям почувствовала исходящий от него негатив. Словно он знал, кто я такая и что ни к чему хорошему моя связь с Валом не приведет.

Скомкав и так измятую в хлам булочку, я напрягла слух, улавливая в образовавшейся, словно по мановению палочки тишине, нечто зловещее, то, что разделит мою жизни на счастливое прошлое и туманное безрадостное будущее.