— Ясно, — развернулся к припаркованному у общежития Опелю. — Ты свой выбор сделала.

— Стой! — бросилась за ним Юля, заламывая руки. Чувствовала себя мразью, ничтожеством, но… — А Сашу со мной отпустишь? — прошептала с надеждой, цепляясь за отведенный срок заключения, как утопающий за соломинку.

Вот тебе и материнское сердце. Лепи из него, что хочешь, лишь бы хватило терпения. Двенадцать лет брака – это вам не год, и не два. Имелись свои плюсы. Любовь любовью, похоть похотью, а ребёнок для таких как Юля всегда был и будет на первом месте.

— Если ребёнок окажется Вала, отпустишь потом? — напомнила Юля свой вопрос, вынуждая его обернуться.

— А это ты спросишь у него сама спустя девять месяцев, — обернулся к ней Глеб, пряча в уголках губ победоносную улыбку.

***

О том, чтобы заехать домой и забрать хотя бы часть вещей, не могло быть и речи. Глеб и так нервничал, сетуя на потерю времени, а когда я всё же продолжила стоять на своем – и вовсе вспылил, заявив, что всё необходимое и ценное он и без «моих соплей» вывез.

— Вывез? — обида на весь мир так и перла напролом изо всех щелей, вынуждая цепляться к любой «мелочи». — Да ты вообще молодец! Только документы и деньги – не самое ценное.

— А что такое? — Глеб свернул с главной дороги, хладнокровно минуя родной микрорайон. — Помнится, ты и так собиралась всё бросить, сейчас-то что изменилось?

Что? Он прикалывается? Да плевать я хотела на совместно нажитое добро. Пускай подавится. Но блин! Та же самая одежда. Я так-то до сих пор была в Танькиных вещах. Ничего с собой не взяла. Абсолютно. А он тут решил упрекнуть. Да будь Вал…

Рывком втянула воздух, переключившись на изучение проносящихся мимо домов. Нужно успокоиться. Ещё успею нареветься, проклиная себя за нерешительность и трусость.

— Ничего не изменилось, — произнесла безэмоционально, закрывая тему. Не верилось в происходящее. Состояние такое… не объяснить. На душе полный раздрай, но паники не было. Была апатия. Топкая, безразличная, осевшая на сердце непроглядным туманом.

Больше всего в сложившейся ситуации шокировал не сам поворот событий, а поведение Глеба. Его уверенность, продуманность. Спокойствие. У него всё было схвачено, рассчитано до мельчайших подробностей. Единственное, что пошло не за планом и выбило его ненадолго из колеи, было мое исчезновение из больницы, когда я сама того не ведая едва не распрощалась с жизнью. И то, он быстро взял себя в руки, выдав целую кучу указаний.

Сначала Глеб спешил, то и дело сверяясь со временем, и крепко сжимал руль, хмуря высокий лоб. Но стоило оставить город позади, как окаменевшие доселе плечи моментально расправились, расслабляя напряженную шею, а жестко сжатые губы приобрели былую мягкость.

Теперь на меня смотрели более сдержанно, уверенно и мне по-настоящему стало страшно, потому как это спокойствие не было нормальным. Мне было всё равно, кто кому перешел дорогу; кто кому мешал и ставил палки в колеса. Меня не волновал ни сам Цыганов, ни то, что им двигало. Это всё было далеко от моего понимания. Меня пугал находившийся рядом мужчина.

Сейчас я не знала ни глубины его чувств, ни размеров ненависти и эгоистических замашек. Он был горд и одновременно с этим продолжал удерживать меня рядом, упорно игнорируя нанесенную сердцу рану. Он клялся лишить меня родительских прав и в то же время искусно играл на моих чувствах, продолжая шантажировать сыном. Он едва не обезумел, узнав о моем повторном предательстве, и вместе с тем поражал своей скрупулезностью, упрямо следуя поставленной цели. Он лично купил назначенные Филипповичем лекарства и проследил за тем, чтобы я ничего не пропустила и вместе с тем заставлял корчиться в адских муках . Это был человек, который не только стал причиной моих слёз и разочарований, но и который не побоялся взять на душу грех, лишь бы лишить меня счастья.