Он замечает, делает шаг ко мне ближе, а я вся сжимаюсь. Хочу сбежать и не могу. Вот теперь уж точно сломанная птичка.

— Не смотри на дверь, там нет никого, кто за тебя вступится.

Его голос пробирает, и я же знаю, что это чистая правда. Крутой никогда не врет. В отличие от меня.

— Зачем ты это делаешь?

Осторожно поглядываю на него, и внутри все просто сжимается в камень. Мы знаем друг друга, мы не чужие, но и не пара теперь. Мы враги, точнее, я его враг, его предательница.

— Что делаю?

— Зачем оплачиваешь мое лечение? Мне нечем тебе отдавать еще и этот долг. У меня ничего нет, Савелий, так что этого всего не надо.

Замолкаю, мне честно больше нечего сказать. Незачем спорить, мы уже и так сказали тогда на улице друг другу все и даже больше.

Я знаю, что Крутой меня ненавидит и никогда не простит. Я предала его, и он не собирается помогать Алисе.

На этом все. Птичка полностью в его руках.

Осторожно смотрю на Савелия. Он подходит к окну, смотрит прямо – впрочем, как всегда. Его плечи напряжены, и а я жду своего приговора. Сколько он мне даст времени… хотя какая же разница, что толку плакать, я сама к этому пришла.

— Ты, наверное, хочешь узнать о своей сестре, так вот дома у вас ее нет, но мы ее ищем.

Одно предложение возвращает меня к жизни, крошечная ниточка вытягивает из тьмы.

— Она, то есть… Мамай тогда грозился забрать Алису. Если я перестану слушаться.

Савелий оборачивается ко мне, и мы встречаемся взглядами. Становится страшно, аж дышать тяжело. Он делает это не просто так. Конечно, за все надо платить, вот только мне платить нечем.

Осторожно выдергиваю капельницу из руки, отодвигаю от себя тумбочку с таблетками.

— Что ты делаешь?

— Я… не надо меня лечить. Если есть возможность, то лучше ей! Лучше дай шанс Алисе. Она ни в чем не виновата, клянусь! Просто ребенок, она еще ходит в школу. Сестра не знала ничего, ничего не делала. Я сама во всем виновата. Это я тебя обманывала, а не она.

Голос сбивается, и хочется плакать, но я знаю прекрасно, что Крутому мои слезы не сдались. Он никогда никого не прощает – и особенно такую предательницу, как я.

8. Глава 8

Игорь

Есть такое состояние аффекта, когда человек делает на автомате и только потом думает. Можно было бы списать все, что наворотил Савелий Романович, на состояние аффекта, если бы это не длилось так долго.

Он ее ненавидел, никак не мог простить и себя тоже за то, что впустил эту девочку в свой круг.

Я уже видел подобные случаи: Шах старался и Леший, тот же Бакиров наворотил, но у них как-то быстрее, что ли, проходило. Появлялись улики, помощь, хотя бы что-то смягчающее, что помогало выруливать из этого ада.

У Савелия же все было сложно, и хоть я всего не знал, но понимал, что чем дальше, тем хуже. Без Фари все начало рушиться, и никто к такому не был готов.

Тогда изначально Крутой забрал Дашу, и я снял с себя любую ответственность, так как знал, что будет хуже. Я просто знал это, предвидел, чуйка, если хотите.

“Хуже” случилось довольно быстро, когда Даша слегла с температурой.

Крутой мог уже тогда не делать ничего, она бы не выжила, только парадокс в том, что Савелий не смог уже тогда от нее отказаться.

Я не знаю, что это было: запоздалая любовь, задетое самолюбие, ненависть или боль, но его аж трясло рядом с ней – и это было видно.

Крутой сильно сорвался, и там уже не нужен был никакой алкоголь. Вся его жизнь пошатнулась, Фари погиб, и мне кажется, Савелий потерял почву под ногами. Это выбило его из колеи, он же у нас карьерист до мозга костей, власть и все такое, но он тоже человек. Все прекрасно чувствует, и я понятия не имею, каково ему теперь. И не хочу этого знать, если честно. Чужая душа – потемки, а то, что у Савелия там творится, можно только представить себе.