Эти охранники ко мне не заходят, но иногда я улавливаю их басистые голоса. Отчитываются Крутому по телефону, докладывают ему, что я еще жива, и это так странно.

Мой мир перевернулся с ног на голову, и нет этому конца. Еще я вижу, как на меня смотрят медсестры. Как на подопытного зверька, и это ощущение, что скоро конец… оно не проходит.

И я уже хочу этого, потому что прекрасно понимаю: Алису я сама не найду. Если, конечно, там еще есть кого искать. Давид Алексеевич тогда не пугал меня, Юра должен был увезти Алису к тетке, но что-то пошло не так. Я подставила сестру, я предала ее тоже.

— Спишь? Перевязку надо сделать.

Алина, медсестра.

— Хорошо.

Она входит и прикрывает за собой дверь, слышу из коридора присвистывание.

— Они вас донимают?

— Да нет, я стараюсь не обращать внимания. А ты кто, скажи хоть по секрету? А то тут такая конспирация. Ты что, дочь какой-то шишки местной?

— Нет, я… я просто. Никто.

Отворачиваюсь, не хочу с ней говорить, не хочу ни с кем говорить больше. Мои слова все равно просто звук. Кому это надо, зачем?

— Ай! – шиплю, это все же больно, и мне еще даже не сняли швы. Их здесь ровно восемнадцать. Как и мне лет.

— Терпи, рана вон какая огромная.

Савелий тоже больше не приходил. Наверное, ждет, когда я немного оживу, чтобы убить повторно и уже без промашки.

Я все помню прекрасно, ничего не забыто, но лучше бы он убил меня еще тогда, сбил на машине или оставил истекать кровью после пулевого. Всем было бы проще, и особенно ему.

— А ты везучая.

Снова Алина. Видимо, ей не с кем поговорить на смене.

— Почему?

— С таким ранением, как у тебя, обычно не выживают, да и остановка сердца, кома…

Смотрю на нее. Я этого не знала. Похоже, мне тут и трети правды никто не говорит.

— У меня сердце остановилось?

— Да, на насколько минут, но откачали. Но ты не волнуйся, уже намного лучше. С тебя светила медицины несколько суток не спускали глаз, консилиум целый собирали, вся больница на ушах стояла. Ну точно ты дочь мэра, хотя, насколько я знаю, у него взрослых детей нет. Он сам еще молод. Тот мужчина, который платит за твое лечение, привез лучших врачей, профессоров настоящих. Заботится о тебе, как о принцессе.

Да уж, я принцесса, правда? Ха, разве что принцесса криминальных болот.

Закрываю глаза: слишком больно, для чего Савелий это делает, ну правда? Какой смысл сохранять жизнь той, которую ненавидишь, зачем?

Вздрагиваю, когда дверь без стука распахивается и входит Он. Лев, король Прайда, Савелий Романович Крутой. Мой палач, мой истязатель и просто мой… когда-то мне этого хватало.

— Извините, у нас перевязка еще не закончена, – лепечет Алина, но Крутой даже с места не двигается. Просто стоит и смотрит на мою грудь, которая раскрыта. И шрам этот, нитки торчат и бинты.

Страх вперемешку с чем-то болезненным разливается по телу, я даже прикрыться не могу. Все, на что меня хватает, — сжать простыню ладонями и стараться дышать в его присутствии.

А Крутой смотрит на меня. Странно так смотрит, не отводя взгляда от моего шрама. Зачем он так? Еще немного, и воспламенится кожа.

Почему так смотрит? Жалеет, что наложили всего восемнадцать швов, а не сорок, например? Я не знаю, если честно, мне страшно смотреть на Савелия теперь. У меня стойкое ощущение, что он сейчас меня прибьет на месте.

— Так все, красота готова.

Алина обрабатывает шов и накладывает чистую повязку. Только и могу, что коротко кивнуть в знак благодарности. Почему-то голос мой притих в присутствии Крутого, появился какой-то стыд.

— Спасибо.

Когда медсестра уходит, мы остаемся наедине, и воздух тут же сгущается. С опаской поглядываю на Савелия и на дверь. На Крутого и снова на дверь.