– Ты радио слышишь? – интересуюсь я, вынимая приёмо-передатчик рации. Всё в порядке, насколько я могу судить. Но поворачиваю ручку, выключая, затем включая, кручу шумоподавитель – ничего.

– Сдохло радио, – внимательно наблюдая за мной, произносит Док. – При ядерном такое может быть, если далеко, потому как электромагнитному импульсу всё равно.

– Интересное кино, – соглашаюсь я, доставая дозиметр, который у меня есть всегда.

Напугали меня рассказы в кадетке ещё, с тех пор и таскаю. Причём дозиметр у меня химический, на импульсы всякие ему наплевать. Смотрю на пластину, а она густо-зелёная. Никогда такого не видела, потому что в нашем мире такого быть не может. Серёжа глядит на меня с улыбкой, будто что-то сказать хочет, а я лезу в свой рюкзак, потому что там у меня ещё маленький дозиметр есть, он только альфа-бета показывает, а совсем не гамма, но тоже вариант. Достаю, включаю – зелёный огонек горит, на приборе нули.

– Не поняла… – я чувствую удивление, навскидку третьей степени, потому что так быть просто не может. – Я сплю?

– Почти гарантированно нет, – качает он головой, делая такое движение, как будто обнять хочет, но останавливая себя. – Так что сказку ты подтвердила, значит, надо грузить детей на танк и ехать.

– Логику не уловила, – признаюсь я ему. – Но будь по-твоему.

В такой ситуации я не была ещё ни разу, и, на мой взгляд, её быть не может. Просто невозможная она, эта ситуация, с нулевым радиационным фоном – даже природного нет. Да мы сами излучать должны!

Кстати, танку надо кресты замазать, а то будет сюрприз…

***

Решив, что стоит отдохнуть, я укладываюсь поспать под охраной Серёжи. Странно это на самом деле, раньше же я держала себя в руках, что теперь на меня нашло? Я будто перестаю быть Гюрзой, а тянусь вся к нему, как девчонка в пубертате. Да и окружающая действительность странная, как будто кем-то не сильно в теме разбирающимся описанная.

Закрыв глаза, я окунаюсь в кошмар. Просто в дичайший кошмар, в котором какая-то дама видит себя в том, чтобы посильнее избить девчонку, в которой я обретаюсь. Причём не из моего детства картины, но страшно так, что чуть сердце не останавливается. Просто квинтэссенция детского страдания и страха. Меня будит Серёжа, и я, ещё не соображая ничего от этого ужаса, просто вцепляюсь в него изо всех сил, пытаясь в себя прийти.

– Тише, тише, – успокаивает меня он. – Что бы тебе ни приснилось, этого нет, ты в безопасности.

Я пока ничего сказать не могу, очень явственно ощущая, как болит тело в избитых местах. А сама я веду себя как маленькая, дрожу и пытаюсь нормально раздышаться, что у меня не получается. Серёжа что-то колет мне, не выпуская из рук, и меня начинает потихоньку отпускать. И вот когда я могу уже более-менее соображать, вдруг понимаю, на что это похоже.

– Отдохни немного, – укладывает он меня обратно. – Кошмаров больше быть не должно.

И действительно, я будто по тёмной тёплой реке плыву, но слышу при этом какие-то странные голоса. Они говорят, поделом мне, раз без спросу что-то непонятное взяла. Но нечто странное не даёт мне осознать, о чём речь. Я даже всхлипываю, пытаясь спросить, узнать, но ничего не выходит, а затем как-то совсем неожиданно наступает утро. Странное утро странного дня, потому что дети у нас лежат, причём даже те, кто вчера двигался. Лежат и молчат.

– Живые… – задумчиво произносит Серёжа. – Но молчат, просто никаких звуков не издают… Как такое возможно?

– Ты меня спрашиваешь? – удивляюсь я. – Давай их покормим, на танк погрузим и поедем в дальние дали. Может, там доктор какой водится.