– Здравствуйте, дети, – здороваюсь я из-за кустов, в ответ же слышится выстрел, прямо в молоко, то есть неизвестно куда. – Не надо стрелять, мы свои.

– Вы кто? – слышу я мальчишеский голос и едва успеваю поймать себя за язык. Не помню я, была ли уже тогда именно военная разведка как центральный орган.

– Осназ НКВД, – отвечаю я, выходя из кустов в полной готовности броситься на землю.

Но держащий в руках разряженную винтовку мальчишка уже видит красную звезду, садится на землю и плачет. Я же быстро оглядываю небольшую поляну, на которой в основном лежат окровавленные дети. Перевязанные чем бог на душу положит, они смотрят на меня с такой надеждой, что сердце на мгновение замирает.

– Серёжа, ты здесь нужен! – нарушая все правила, зову я Дока. – Очень!

На поляну выскакивают ребята, при этом Лис просто не может сдержаться от такого зрелища. Одно дело читать, совсем другое – вот так. Мы выдёргиваем индивидуальные аптечки, Серёжа разворачивает своё, и начинается работа. При этом дети чуть постанывают, но не кричат, только одна из них, малышка совсем, тихо плачет. Больно ей очень.

– Серёжа, глянь, – зову я его, на что Док отвлекается моментально, взглянув на ребёнка. В следующий момент он колет ей прямо сквозь одежду что-то из шприц-тюбика.

– Надо покормить и эвакуировать, – сообщает он мне. – Больше половины неходячие, а остальным тоже не сильно весело.

– Вот и танк пригодится, – хмыкаю я, понимая, что решение так себе, но получше, чем растрясти раненых пешком.

– Мы у гитлеровцев танк отняли, – с улыбкой объясняет Лис, а я вижу эти глаза.

Мы заканчиваем с перевязками, теперь надо покормить. Не все дети контактные, они начинают рассказывать нам, что случилось, и я понимаю – просто жизненно необходимо им дохлых фрицев показать, чтобы они увидели. Мне сейчас неважно, кино это или нет, я вижу перед собой травмированных детей, которых очень хотели убить нелюди. Правда, тех нелюдей уже нет, но вот каково будет именно им уже в нашем времени, когда вокруг нет ничего знакомого?

– Змей, – негромко произношу я, – надо деток расспросить, имена-фамилии, чтобы знать… Потому что вдруг не за спасением послали?

Он сразу же понимает, о чём я говорю, – что если задача не спасти, а совсем наоборот? Чтобы, например, не выплыл какой наследник неучтённый или ещё что-то в таком духе? Может ли такое быть или я уже паранойю раскатала?

– Как тебя зовут, маленькая? – интересуюсь я у уже успокоившейся девочки с очень нехорошим ранением.

И вот когда звучит фамилия, я понимаю, что моя догадка может иметь право на жизнь. Но тогда понятно, отчего никакой вводной не было. Кто-нибудь «ошибётся», и нас всех накроет в момент доклада или эвакуации, например. Как там наиболее вероятные противники говорят? «Хьюстон, у нас проблема».

Интересно, зачем ребята брали с собой шатёр и куда его девали? У них рюкзаки безразмерные, что ли? Но тем не менее откуда ни возьмись появляется шатёр, куда мы укладываем детей в возрасте от пяти до одиннадцати лет. Дети рассказывают, что они едут от самой границы, – эвакуированные члены семей командиров РККА. При этом банальная логика никак не соответствует их рассказу.

Во-первых, по их мнению, на дворе осень, ну и учитывая локализацию, пожалуй, тоже. Во-вторых, для «разбомбить» как-то далековато. В-третьих… да бесконечно перечислять можно. То есть сказка какая-то или же фильм «про войну». При этом что я замечаю: Змей и Лис рассказы детей органично принимают, а Серёжа мой морщится. Улучив минутку, отвожу в сторону командира группы, рассказывая ему диспозицию с моей точки зрения.