— У меня аллергия на любовь, помнишь? — закусив кончик простого карандаша, подмигнул я Воронцовой.

— Да иди ты, Луч!

Получилось резковато, но главное — Настя, наконец, отстала, а я смог вернуться к набившей оскомину схеме. Правда, сосредоточиться на деле никак не получалось. Я грыз зажатый между пальцами карандаш и как в пустоту смотрел на доску. Начало четверти — сплошная нервотрепка! Меняющееся по десять раз за день расписание, лыжи эти дурацкие, план рассадки — мозги кипели как лава в жерле вулкана…

Из раздумий меня вырвал резкий стук в дверь. Не успел я опомниться, как в кабинет вошел Владимир Геннадьевич — директор школы и Митькин отец по совместительству. Следом за ним — классная. Замыкала всю эту делегацию незнакомая мне девушка — моя ровесница. Невысокая, угловатая, слишком худая, она ступала невесомыми шагами — почти плыла. Ее белоснежная, идеально выглаженная блузка сливалась с цветом бледной кожи, а собранные в тугой хвост волосы отдавали серебром. Пока Добрынин-старший толкал приветственную речь, незнакомка зачарованно смотрела по сторонам. Плакаты на стенах, цветы в горшках, портрет Лобачевского — ей было интересно все, и в то же время она ни на чем не задерживала внимания.

— Знакомьтесь, 11 «А», ваша новая одноклассница, Ася Снегирева!

Услышав свое имя, девушка вздрогнула. Поправив рюкзак на плече, резко опустила взгляд. Не улыбалась. Ничего не говорила. Только кусала губы и еле заметно раскачивалась на пятках. И правда, странная. Непонятная. Немного смешная. Но я не мог отвести от нее глаз…

— Ася, — как сладкоежка при виде шоколадной конфеты не удержался — попробовал на вкус ее имя. Одними губами. Едва уловимым шепотом. Но Ася почувствовала.

Заправив за ухо воображаемую прядь, она глубоко вздохнула и, окинув класс беглым взглядом, впервые посмотрела на меня. Так колко, так холодно, словно в бездну.

Дурацкий карандаш выпал из рук. Отлетев от края парты, закатился за стул. Добрынин что-то говорил, говорил, говорил, а я тонул в глазах новенькой, как в Северном Ледовитом океане, и впервые не искал спасения.

4. Глава 3. Мой маяк

Ася.

Радость — весьма эфемерное понятие. Мимолетное. Хрупкое. Изменчивое. Еще недавно мне казалось, что ей не будет предела, а теперь она так легко уступила место страху.

Я снова боялась. Последние дни только и делала, что сомневалась. В себе. В верности принятого решения. Кусала губы. Горстями пила успокоительное. Все больше отсиживалась в своей комнате — не хотела, чтобы еще и родители начали во мне сомневаться. Мама и без того не находила себе места, а отец успел разработать для меня обновленный список из бесконечных «нельзя». Можно было подумать, старого не хватало. Впрочем, папе так было спокойнее, а мне, по большому счету, все равно.

Чтобы лишний раз не накручивать себя, я читала. Много. Без разбора. В ход шло все — от классики и школьной программы до современных детективов и книг про вампиров. Последним, к слову, я немного завидовала. Нет, пить человеческую кровь меня ни капли не тянуло, а вот как они, навеки проклятые и бессердечные, умудрялись жить, не терпелось узнать.

День Х наступил слишком быстро. Так бывает порой: думаешь, что в запасе у тебя еще вагон времени, а по факту уже опаздываешь. Вот и я проспала. Всего на пятнадцать минут, но их хватило, чтобы утро не задалось.

У мамы подгорел омлет, я вдруг усомнилась в выбранном с вечера гардеробе, а папа и вовсе остался без кофе: снег всю ночь сыпал как из ведра, и теперь, чтобы выехать из Речного, отцу пришлось вспомнить, что такое лопата.