Я и не заметила, как из учительской вышел Владимир Геннадьевич, но уже не один, а в компании моей будущей классной.

— Не соглашусь, — покачала она головой. — Как сказал Гёте: точно знают, только когда мало знают; вместе со знанием растет и сомнение.

Миронова Анна Эдуардовна работала в школе учителем английского. Молодая, стройная, симпатичная, она была на голову выше директора и своей улыбкой могла обезоружить кого угодно. Мы познакомились еще на прошлой неделе, когда я вместе с отцом приехала за учебниками. Анна Эдурдовна сразу произвела на меня приятное впечатление, и сейчас я была рада встрече.

— У тебя все получится, Ася! — она произнесла это так, словно и правда в меня верила, и тут же подмигнула: — Идем знакомиться с классом?

Промокнув вспотевшие ладони о клетчатую ткань юбки, я нерешительно кивнула. Из рук Владимира Геннадьевича приняла рюкзак. Глубоко вздохнула. Медленно, как учил отец, выдохнула. И наконец, вошла в класс.

Кабинет математики оказался именно таким, как я его себе представляла: просторный, светлый, с зеленой, местами белесой от мела доской и проектором под потолком. Стены были увешаны плакатами со справочной информацией, а по центру красовались портреты великих математиков: Пифагора, Декарта, Лобачевского… Широкие подоконники были заставлены цветочными горшками, а замерзшие окна — украшены бумажными снежинками. Правда, я не учла главного…

— Знакомьтесь, 11 «А», ваша новая одноклассница, Ася Снегирева!

Чужие лица, застывшие улыбки, чей-то шепот — волна постороннего внимания розгами прошлась по оголенным нервам. На меня смотрели, меня изучали — да, что там! — насквозь просвечивали любопытными взглядами. Я знала, на что шла, но явно переоценила свои силы: в ушах зашумело, мир покачнулся, лица будущих одноклассников слились в одно серое размытое пятно. Еще немного, и я рисковала овощем свалиться под ноги классной…

Я пыталась дышать — тщетно! Старалась сосредоточиться на басовитом голосе Владимира Геннадьевича — бесполезно! Я цеплялась за лямку рюкзака, словно тот способен был удержать меня на ногах. Раскачиваясь на пятках, до крови кусала губы, но сознание по-прежнему погружалось в темноту.

И вдруг среди всего этого хаоса мне почудился свет. Яркий, как солнце в ясный полдень. Теплый, как бабушкина шаль. Он как маяк в ночи рыжеватым мерцанием указывал дорогу и, сам того не ведая, придавал мне сил.

Секунда, вторая, третья… Я снова могла дышать. Мир вокруг постепенно обретал привычные очертания, а слова директора — смысл. Но в эпицентре внимания по-прежнему оставался он — мой спасительный маяк: рыжий, как лисенок, и лохматый, будто спросонья, парень с улыбчивым изумрудным взглядом и миллионом веснушек на вздернутом носу.

Забавный. Он смотрел на меня в упор. А мне вдруг захотелось ему улыбнуться. Странное желание. В корне неправильное. Глупое. И настолько сильное, что я заставила себя зажмуриться, лишь бы не повиноваться ему. Только дурак не знает, что улыбка — первый шаг к дружбе. Для меня же любая привязанность была под запретом, как сахар для диабетика.

Меня спас звонок. Адской трелью он насквозь пронзил кабинет, а заодно и мысли мои непутевые очистил от всего лишнего. Улыбаться парням — против правил. Пункт номер семь в моем «черном списке» еще никто не отменял! Облизнув губы, я расправила плечи и распахнула глаза. Если я хотела сохранить свое сердце, то просто обязана была заморозить душу.

— Так, куда это вы все засобирались? — ничуть не тише звонка пробасил Владимир Геннадьевич. — Я разве сказал, что урок окончен?