— Уроки уроками, — вальяжно развалившись на стуле, как в кресле директора, возразил темноволосый парень с лицом ангела и взглядом самого́ черта. — А обед по расписанию. Да вы, Владимир Геннадьевич, не переживайте, — он просканировал меня нахальным взором, от которого по коже пробежали мурашки. — Мы всё поняли: новенькую будем любить и лелеять, все ей покажем, все расскажем. А теперь можно в столовую?

— Леший дело говорит, Владимир Геннадьевич, — жалобно простонал за моей спиной очередной одноклассник. Невысокий, коренастый, он что-то писал на доске, в тот момент когда мы зашли в класс, а теперь, спрятав руки за спиной, неловко топтался на месте. — Ща пятиклашки набегут — все сметут. А нам потом голодай до вечера!

— Тебе бы только пожрать, Смирнов, — поджав аккуратные губки, ехидно прошипела миловидная брюнетка с волосами до плеч и королевской осанкой. Девица сидела за одной партой с моим рыжим спасителем и, казалось, совершенно не умела обращаться с пуговицами, ибо ее кофейного цвета блузка была расстегнута чуть ли не до пупка. Впрочем, ее соседа это нимало не отвлекало. Подняв с пола карандаш, Рыжий принялся что-то усердно чиркать в тетради. Вот уж кому было совершенно не до еды!

— Ну прости, Настен, я на одном яблочке, как ты, долго не протяну, — заскулил в ответ оголодавший у доски Смирнов, но его нытье утонуло в гуле голосов и чужих перешептываний.

— Тихо! — прогремел, наверно, на всю школу Владимир Геннадьевич.

— Звонок для учителя! — строгим голосом напомнила о себе пожилая дама в сером пиджаке и вигвамом из седых волос на голове — наверно, учительница математики. Старушка сидела за своим столом и, забавно хмурясь, монотонно постукивала авторучкой по клавиатуре.

— Вот именно, ребят! — с важным видом поддержал ее Добрынин. — К одиннадцатому классу пора бы уже и запомнить! Анна Эдуардовна, — обратился он к нашей классной, убедившись, что в кабинете снова воцарилась тишина, — мы вас слушаем.

— Одиннадцатый «А»! Я похищу у вас всего пару драгоценных минут. Итак, первое и очень важное объявление: Генриетта Михайловна заболела, а потому урока истории сегодня не будет.

Новость явно пришлась по душе. Класс опять взорвался возгласами, правда, на сей раз весьма довольными. Но главное — все вмиг позабыли про меня. И пусть я все еще стояла по центру класса, интерес к моей персоне резко сошел на нет. Зато я теперь могла, не стесняясь, изучать своих новых одноклассников.

— А завтра? Завтра тоже не будет истории? — с первой парты прозвенела худощавая блондинка. Ее писклявый голосок вкупе с вызывающим для школы макияжем вынудил меня поморщиться.

— И завтра не будет, верно, Милана!

— А сейчас-то что? У нас окно получается? — донеслось нечто монотонно-занудное с третьего ряда.

У самой стены, прямо под портретом Лобачевского, я заметила тучного паренька в очках — определенно местного ботаника. Прилежный такой мальчик с олдовой стрижкой и в клетчатом кардигане. Он внимательно смотрел на классную и явно конспектировал каждое ее слово в планер. Хмыкнув, я попыталась ему улыбнуться. Этот кадр совершенно точно не представлял угрозы для моего сердца, а помощь с уроками мне здесь наверняка пригодится и еще не раз. Вот только ничего не вышло — улыбаться по требованию я умела так же плохо, как и вышивать крестиком.

— Нет, Миша, — тонкими пальцами сжав лоб, выдохнула Анна Эдуардовна. Гул в классе нарастал с геометрической прогрессией. — Сейчас у вас…

— Ну вы че разгалделись, как бешеные чайки? А? — с последней парты прокричал, а точнее, грозным медведем проревел русоволосый парень, мощный, плечистый и, что греха таить, весьма симпатичный. — Ни черта ж неслышно. Анна Эдуардовна, так что там с историчкой?