— Кто бы говорил, — ответил я. — Сам бы с кем-нибудь замутил!

— У меня траур по любви, ты же знаешь! — невесело улыбнулся Леха.

Сердце Камышова было давно и бесповоротно разбито Танькой Рябовой — нашей бывшей одноклассницей. Несколько лет назад ее семья трагически погибла, а Таня осталась под опекой бабки. С тех пор Рябова сильно изменилась: начала вести себя странно, одеваться, как принцесса болот, а Камышова и вовсе забанила по всем фронтам. Леха к ней и так, и эдак, но все впустую. А в сентябре Таня и вовсе забрала документы из школы и вместе с бабкой куда-то переехала. Леший ее полгода искал, но так и не нашел. С ума сходил, пару раз из дома сбега́л, от отчаяния к уличным гонкам пристрастился — только выкинуть из сердца Рябову так и не смог.

— А у меня на все эти ваши телячьи нежности времени нет, — поспешил я замять тему — понимал, что по тонкому льду ходил. — Тренировки, экзамены на носу, вон и Миронова очередную развлекуху для меня придумала — план рассадки ей новый к понедельнику подавай.

— Нахрена? — поморщился Камышов, хотя наверняка и сам был рад съехать с темы.

— Так к нам в класс новенькую переводят, не слышали? — протянул Добрынин.

— Папаша твой забыл позвонить рассказать, — передразнил его Леха.

— Да и мне классная ничего такого не говорила, — удивился я. Уже третий год я был бессменным старостой класса и обычно о таких вещах всегда узнавал первым, ну или почти одновременно с Добрыней. — Хотя стоп! Миронова попросила всех перетасовать, а на первой парте свободное место оставить. Я еще удивился, зачем ей это.

— А школу зачем менять в середине одиннадцатого класса? — Камышов изогнул бровь. — Тут учиться-то осталось всего ничего.

— Насколько я понял, девочка эта вообще никогда в школу не ходила — она на домашнем была, — пожал плечами Митька.

— И в чем подвох? — сдув со лба челку, нахмурился Леший.

— А хрен его знает, — развел руками Добрынин. — Может, скучно стало, экстримчика захотелось.

— Ну, это мы могём, — заржал Камышов на всю пиццерию.

— Погоди ты, Леший! — я пихнул его локтем, чтоб не шумел. — Странно это все. Митяй, а че отец говорит?

— Как я понял, девочка эта — дочь его старого знакомого. Они к нам в гости недавно приходили. Сам я ее не видел, но Варька от этой батиной протеже не в восторге.

— Стерва? — предположил Леха.

— Первая парта? — перебил я его. — Скорее, заучка какая или слепошарая.

— Странная она, — заключил Добрынин. — Но отец просил за ней присмотреть. Рыжий, а тебя Миронова куда посадила? Случайно, не за ту же самую первую парту?

Вот черт! Сообразив, что классная записала меня в няньки, я заложил руки за голову и, скривив кислую мину, неохотно кивнул.

— Рили? — выпучил свои серые глазища Леший.

— Можно подумать, мне без этой новенькой забот мало, — выдохнул я хмуро. — А ты, Леший, мне еще про любовь втираешь! Вот и когда мне личной жизнью заниматься?

— А вдруг это судьба, Лучинин? — Камышов нарисовал в воздухе сердечко и расхохотался. — Не хочешь красавицу Воронцову — получи очкастую зубрилку взамен.

— Ну ее такую судьбу, — на полном серьезе отмахнулся от слов Лешего Митя. Он точно знал куда больше, чем говорил.

— Выкладывай, — кивнул я ему. — Что с этой новенькой не так?

— Без понятия, но когда я разговор о ней завожу, отец в лице меняется, а Варька словно воды в рот набирает. Не к добру это, пацаны.

— Да сдалась вам эта новенькая, а? — Леший стащил со стола последний кусок пиццы. — Давайте лучше еще чего-нибудь закажем.

До дома я добрался ближе к ночи. На скорую приняв душ, рухнул в кровать. Вот только сон не шел. В голове вихрем вертелись воспоминания о сегодняшнем заезде, звонках Воронцовой, чертовом плане рассадки, который я так и не составил. Да еще и мелкий кряхтел на соседней кровати — тоже не спал. Родику было уже тринадцать, а мы все еще ютились с ним в одной комнате. Больше по привычке, чем по необходимости. Родители не раз предлагали мне перебраться в комнату Ромыча. Брательник давно уже не жил с нами: учился на юрфаке и снимал однушку неподалеку. Но мне все было как-то недосуг, да и на пару с мелким жилось веселее.