— Как знать. И все же я не советую тебе пренебрегать их дружбой. Хватит строить из себя недотрогу. Прости, но ты ужасна. Сочувствие плохое качество, если что.

— Не совсем.

— Согласна, не совсем. Но в твоей ситуации именно так и есть. Гони его прочь и оторвись уже как следует. Возьми своего муженька, пригласи ваших друзей и завалитесь в какой-нибудь клубешник.

— Юль, — вздыхаю, мысленно подбирая слова. Такие, чтобы ни в коем случае не обидеть сестренку.

— Не Юлькай! Я видела, как ты общалась с Ликой. Видела, как ты смеялась над тупым шутками Лиса. Признай, ты соскучилась по их компании.

— Признаю, коль деваться некуда.

— Вот и отлично. Тогда жду твоего звонка с отчетом о прекрасно проведенном вечере.

Сердце в который раз сжимается от боли и самых страшных воспоминаний из жизни. Моменты, которые не желают исчезать из памяти, пугают как никогда раньше. Перед глазами мельтешат картинки с видом бессознательного тела парня. Тела, похожего на сломанную куклу. Пустую куклу.

Я помню, как Антон заливал в себя все, что горит, словно воду, чтобы только забыться. Хотя бы на мгновение. Мне до сих пор страшно представить, что он тогда чувствовал. Но еще страшнее понимать, что он не забыл.

До сих пор не забыл...

Весь вечер я старалась не встречаться с ним взглядом, боялась заговорить и ляпнуть не то. Не знаю, но, по мне, это счастье пережить потерю любимого человека и не свихнуться. Он не свихнулся. Наоборот, каким-то образом находил в себе силы жить дальше и улыбаться. И да, Юлька права как никогда, я улыбалась, когда он подходил к нам и шутил. И все же…

— Ты не понимаешь!

— А сама-то понимаешь?

— Я? Нет, не понимаю.

Я вообще последнее время ничего не понимаю в своей жизни, вплоть до поведения Адашева. То он меня напрочь игнорирует, глупо придумывая себя ненужные занятия или по-детски избегая. То наблюдает исподтишка, думая о своем. То по-мальчишески флиртует, словно нам восемнадцать, совершенно забывая про чертов контракт, связывающий нас прочными цепями и, как бы паршиво это ни звучало, определенными обстоятельствами.

Но! Ни разу за эти дни он не подошел ближе, чем на десять шагов, и не предложил нормально поговорить о прошлом. Я бы с удовольствием согласилась. В честь такого события приготовила бы примирительный ужин. Мне есть что ему сказать и показать тоже. Но поскольку я совершенно не представляю, чего от него следует ждать в чрезвычайной ситуации, решаю молчать до последнего и стараться бывать дома намного реже.

Я пока не готова вновь собирать свое сердце по осколкам, как это было в прошлый раз. Он не просто исчез той ночью в никуда, он прекрасно знал, что между нами ничего не получится, как бы он того ни хотел, и от этого было в разы больнее. В тысячу раз больнее.

Он знал, все прекрасно понимал и тем не менее позволил себе слабость — воспользовался моей неопытностью и излишней доверчивостью. Воспользовался моей влюбленностью.

Если бы он чувствовал ко мне хотя бы крупицу того, что чувствовала к нему я, то, несомненно, предупредил бы, намекнул, что одна ночь — это все, на что я могу рассчитывать. Но нет, он выбрал другую дорогу.

Он сладко заливал о нашем совместном будущем и искренне просил дождаться его из турне.

Десять раз ха-ха!

Гад!

— Не знаю. Я запуталась, — со злостью швыряю веточку бувардии в стопку с лентами и устремляю больной взгляд в окно.

Лето в самом разгаре, солнце нещадно палит, заставляя скрываться в теньке влюбленные парочки и стариков. Напротив входа в салон стоит огромный дуб, вокруг него деревянная скамейка, замкнутая в кольцо. На ней всегда кто-то сидит, прячась от палящих солнечных лучей. Даже сейчас.