– Давай помогу, – сказал не так уж и громко, но она вздрогнула и тут же резко повернулась.

– Поможешь с чем?

– Помыть посуду. А ты бы в душ пока сходила.

Она смотрела на меня так, словно я только что сказал ей, что хочу убить человека или поужинать тараканами.

– Это такая шутка? Или попытка вести себя как настоящий муж?

– Скорее, второе, чем первое.

– Ну так мимо – ты никогда не мыл за собой посуду.

Я усмехнулся и отобрал у нее тарелку.

– Это был не я или это был тот я, который мне неизвестен. Мне кажется, посуду я мыть умею.

Отняла тарелку и сполоснула ее под водой.

– Послушай… я не хочу ссориться и не хочу никаких скандалов. Я очень сильно, – сглотнула и поправила выбившуюся прядь за ухо, а я проследил за движением ее пальцев и подумал о том, какая белая у нее кожа и какой гладкой и нежной она выглядит там… чуть ниже уха. – Я очень пытаюсь понять твое состояние, и поэтому сегодня ты остался здесь. Но это плохая затея, Кирилл. Она никому не нужна. Не стоит играть с нами в какую-то иллюзию семьи, которую тебе сейчас хотелось бы иметь. Мы давно не семья.

– Да, я слышал об этом уже несколько раз.

– Тогда зачем все это? Зачем ты даешь детям ложные надежды? Ты ведь даже не помнишь их.

– Но я хочу вспомнить. И я хочу остаться в этом доме.

– Я хочу! Все же это прежний ты. А потом что?! Я буду разгребать последствия твоих попыток, когда ты все вспомнишь? Успокаивать детей, снова объяснять им, почему я и ты …

Пока она говорила, вода брызгала ей на платье, и я все же отобрал тарелку и закрутил кран.

– Давай разбираться с проблемами по мере их поступления. Пока что я мою посуду, а ты иди в душ. Представь, что у тебя появился сосед.

– То есть ты не уйдешь к матери?

– Нет.

– Почему, черт возьми? Она такая же чужая для тебя сейчас, как и мы все… но она, по крайней мере, тебя любит.

– А здесь, значит, меня не любят?

– Я не то хотела сказать…, – Женя смутилась, а я усмехнулся, понимая, что все она то сказала. Человек в ярости всегда говорит правду.

Продолжал рассматривать ее лицо и думать о том, что у нее действительно потрясающие глаза. В них отражается каждая эмоция, и у меня от подрагивания ее верхней губы в паху простреливает и в горле пересыхает.

– Мне интересней здесь с вами… с тобой. Ты очень красивая, Снежинка… Не знаю, какой ты была раньше, но я понимаю, почему прожил с тобой двадцать лет. Я, наверное, любил тебя, как одержимый.

– Наверное, когда-то любил, – тихо сказала и медленно выдохнула, а я провел пальцами по ее щеке, и она вздрогнула от прикосновения. От её реакции по телу прошла волна тока, и я, зарывшись в ее волосы на затылке, потянулся к губам, продолжая смотреть в зеленые глаза и чувствовать, как меня уносит. И ощущение такое, что с крыши собрался прыгнуть, а вот сколько этажей в здании, не знаю… но уверен, размажет меня там внизу всмятку. Моя и не моя одновременно, и я… сам не знаю, кто я. Но целовать её – необходимость. Как жажда глотка кислорода. И чувство такое, что давно не целовал, и от этого скулы сводит, словно уверен – прикоснусь губами к губам, и все вывернется с изнанки на лицо. Но она тут же резко оттолкнула меня от себя, а я в каком-то безумном порыве сильно привлек к себе за затылок, не отпуская и падая… падая вниз.

– Я могу вызвать полицию, – в глазах появился яростный блеск.

– Вызывай, – с вызовом глядя на нее и проводя большим пальцем по нижней губе.

Швырнула тарелку в раковину и, тяжело дыша, смотрит мне в глаза.

– У меня, черт тебя раздери, Авдеев, есть своя личная жизнь. Ты ее ломаешь… ты все опять ломаешь. Откуда ты только взялся опять? Как же я тебя…