Не договорила, обошла меня и, прихватив сотовый со стола, хлопнула дверью кухни. Видимо, отправилась звонить своей «личной жизни» и объяснять, почему не выйдет пригласить его к себе или приехать к нему. От мысли об этом пальцы сжались в кулаки совершенно непроизвольно и захотелось свернуть шею тому козлу, который за время моего отсутствия валялся в её постели. И сверну. Увижу ублюдка и откручу голову. Да! Я её не помнил… но у меня в висках пульсировало, что эта женщина принадлежит мне, и черта с два я так легко отойду в сторону. Особенно зная, что она ко мне не равнодушна. Я это каждой порой чувствовал, каждым нервом. Подсознательно. На уровне голых инстинктов.

Теперь я сам мыл тарелки и складывал наверху в шкаф. Тер мочалкой. А перед глазами проклятая шторка, я дергаю ее туда-сюда, а она, сука, прилипла и ничего мне не открывает… а за ней силуэт моей жены с каким-то мудаком в обнимку. И я понимаю, что мешаю им. И мне по хрен. Я одерну эту гребаную шторку и вскрою ему грудную клетку голыми руками. В кухню зашла Алиса. Увидев меня, тут же отвела взгляд и открыла холодильник. Милая, нежная, очень хрупкая и в тоже время словно вся в колючках, ощетинилась и всем своим видом показывает, чтоб не приближался.

– В каком ты классе?

– В десятом.

Она достала йогурт и поставила на стол, а я смотрел на эту взрослую девчонку, и у меня в голове не укладывалось, как она может быть моей дочерью. Хотя проскальзывает внутри ощущение, что лицо у нее знакомое, и движения, и волосы пшеничные в хвост собраны так же, как у матери. Не чужая и не родная. Где-то на грани того и другого. И… и почему-то не от меня это зависит в данный момент.

– И как с учебой?

Она проигнорировала мой вопрос и нажала кнопку на электрочайнике.

– Понятия не имею, о чем можно тебя спросить… Пытаюсь поддержать беседу. Может, поможешь?

– А ты сильно не утруждайся, пап. Ты и раньше не имел понятия, о чем со мной говорить.

Значит, все же с детьми тоже все до чертей паршиво. Чудесно! Спасибо тебе, Авдеев, за то, что тебя все так ненавидели. Теперь совсем не удивительно, что тебя пытались прикончить в каком-то зачуханном городишке. Кому-то еще ты насолил, однозначно.

– Но мы же как-то общались. Я, кажется, забирал вас по выходным.

– Кажется. Меня ты не забирал. Это была басня для мамы. Ты давал денег -я ездила к подругам, а ты брал Машку и Лизу в очередной парк развлечений или куда-то там, где мог их загнать на аттракционы, а сам заниматься своей работой.

Вздернул одну бровь и прикрыл форточку, пока она наливала себе чай и ежилась от прохлады, постукивая ногой в пушистой тапочке об пол, отбивая какой-то только ей известный ритм.

– Я тебя обижал? Плохо к тебе относился?

Усмехнулась с какой-то презрительной яростью.

– Никак не относился. У тебя не было на это времени.

Потом подняла на меня взгляд ледяных голубых глаз и добавила.

– Так что расслабься и просто забей, как и раньше. Лично для меня ничего не изменилось.

Прихватила йогурт с ложкой, чашку с чаем и ушла из кухни, оставив после себя легкий запах шампуня и какого-то сладковатого парфюма, не подходящего для её возраста. Я на автомате приготовил себе кофе, а когда отпил – понял, что это именно то, что я так долго хотел… и я сделал его сам, а сейчас даже не припомню, сколько ложек сахара положил. В ванной все так же продолжала литься вода, а я смотрел на свое отражение в окне и понимал, что все, что я о себе узнаю, совсем не похоже на то, каким я представляю себя изнутри. Может быть, я и был мудаком… но почему по отношению к своей семье? Почему у меня это вызывает жесточайший диссонанс. Когда я был настоящим? С ними или сейчас сам с собой? Почему мне, блядь, стыдно?