— Я не знаю, — шепчу, не моргая.

— Ты хотела получше узнать меня. Вот смотри. В этом доме я вырос. Здесь выросла моя сестра. Отсюда ее взяли замуж. По этому полу бегали ножки моих племянников. Я такой же человек, как все. У меня есть прошлое, есть родные. И у меня есть долг. Как ты поняла, он для меня превыше всего. Сейчас мой долг — ты. Я наизнанку вывернусь, чтобы оживить тебя.

— Я и без тебя неплохо жила.

— Нет, — мотает он головой, грустно улыбнувшись. — Ты не жила. Четыре дня назад ты призналась Раисе Леонидовне, что хочешь умереть. А сегодня ползла сквозь бурю, чтобы спастись. Ради этого стоило сыграть в эту жестокую игру.

— Она что, рассказала тебе? — Мой мозг начинает тормозить.

— Конечно. Она же за тебя волнуется.

Я закрываю глаза, протяжно выдыхая. Как я и предполагала, вся семья в сговоре.

— Не умею я лгать, Элла, — вдруг смеется он, заставив меня опять взглянуть на него. — Всегда палюсь.

— Они меня любят. Отец, Богдан, няня. Но ты-то зачем так стараешься?

Улыбку сносит с его лица. Дрова в камине догорают, и лицо Самира почти полностью погружается во мрак. Только размытые очертания, которые я давно изучила и отложила в памяти, подсказывают мне, какое у него выражение лица. Боль. Я чувствую ее. Выедающая. Токсичная. Она тянет из него жилы. Жжет мышцы. Ломает кости.

Его руки безвольно повисают, оставив на моих щеках пьянящее тепло. И после тяжелого минутного молчания низкий голос прорезает тьму между нами:

— Потому что я тоже тебя люблю, Элла…

Признание, равносильное приговору. Огласив его, Самир ставит нескончаемые многоточия вместо одной точки. Слишком много «но», чтобы бездумно поверить. Мы знакомы всего несколько дней. Мы чаще спорим, чем соглашаемся. Он из другого поколения. И он мой телохранитель.

Он не мог меня полюбить!

Я нервно улыбаюсь. Слезы больше не текут. На их смену приходит смех. Глупый. Неуместный. Даже чуточку истерический.

Странно, но Самиру совсем не весело. Приковывает ко мне хмурый взгляд и молча выжидает. Просмеявшись, смахиваю слезы и киваю:

— Считай, что я почти поверила.

Уголок его губ чуть приподнимается. Мне страшно представить, о чем он думает.

— Вы меня подловили, Элла Валентиновна. Конечно, это неправда. Я сказал то, что вы хотели бы услышать. Впрочем, разве мой ответ имеет значение? Что бы я ни сказал, вы мне уже не поверите.

Абсурдно, но шестое чувство нашептывает мне, что признание Самира — вовсе не шутка. Взрослый мужчина, познакомившийся со мной четыре дня назад, прекрасно знающий пропасть между нами и здраво оценивающий свои нулевые шансы, испытывает ко мне куда больше, чем примитивное чувство долга. Или я хочу в это верить? Хочу вновь испытать любовь?

— Холодно, Самир. Подкинь дров.

— Не сбежите?

Я ежусь. Куда бежать? Зачем? Сгинуть в буре? Не успею. Меня Самир благодаря своему собачьему нюху найдет.

— А смысл? — пожимаю плечами, остывая. Он опять обращается ко мне на «вы». Снова отдаляется на шаг и гасит горящую в глазах увлеченность.

Накидывает в камин дров, которые сразу охватывает жаром. В комнате становится светлее и теплее. Я залезаю с ногами на диван и укутываюсь в плед. Шмыгая носом, понемногу успокаиваюсь. Солгал Самир или сказал правду, цели он достиг — я стала уверенней. Я нахожу в себе силы жить. Без былого страха покидаю стены дома. Комфортно чувствую себя в чужом. У Самира неоднократно была возможность усыпить меня, увезти, продать. Будь он недобросовестным служащим, не тянул бы столько дней. Ведь в любой момент может всплыть его темное прошлое, объявиться подозрительные связи. В конце концов, через два дня вернется мой отец. Самиру невыгодно тянуть с моим похищением.