Сердце Анны испуганной птицей рвалось в груди, ударяясь о ребра, заставляя сжимать от боли губы, пряча жалобные стоны. Что это с ней? Страх? Да, вероятнее всего: никто и никогда не делал с ней ничего подобного, и она никогда бы не позволила, но сейчас… Сейчас она все еще пребывала в другой, вымышленной реальности, наверное, где-то за чертою жизни и смерти, где-то в иной вселенной, где два чужих друг другу человека становятся единым целом, взаимозависимыми и неделимыми.

Она дрожит, всхлипывает и кусает губы, желая и боясь своих желаний, и, где-то глубоко внутри, боясь того, что будет после. Правда, сейчас кажется, что этого после никогда не случится: есть только настоящее, лишенное прошлого и будущего.

Леший отбрасывает платье в сторону, как ненужную тряпку, стаскивает с плеч сорочку, касается ладонью груди, вынуждая девушку испуганно ахнуть и прикусить губу, а потом накрывает сжавшуюся от холода и возбуждения вершинку ртом, терзая и лаская, снова и снова опаляя жаром своего дыхания.

Анна дрожит, слепыми пальцами запутывается в его волосах. Она не в силах разомкнуть веки. Как же страшно осознавать свою беспомощность и просто плавиться от его рук, губ, языка…

— Мой Лисенок, — шепчет он, возвращаясь к ее губам, неистово целуя и требуя большего и забирая желаемое без единого намека на сопротивление.

Анна откликается на его голос и открывает глаза, глядя в его затуманенным взором.

— Лисенок, Лиса… Алиса, — ласково шепчет он, целуя нежную кожу за ушком и снова спускаясь ниже.

Анна вздрагивает, пытается встретиться с ним тревожным, испуганным взглядом, касается ладонью лба, слишком горячего, почти обжигающего ладонь.

«Это не ОН. Это не мой Леший! Это чужой — ЕЁ мужчина, офицер, раненый на мосту и брошенный умирать с именем другой женщины на губах».

Всего несколько торопливых ударов сердца, пара коротких мгновений и сонная реальность рассыпается, словно слепленная из песка скульптура. Нежные поцелую кажутся колючими и ранящими, ласковые руки чужими и грубыми, каждое новое касание болезненно острое и опасное, как лезвие клинка.

— Это я! — набрав в грудь воздуха, произносит Анна. Руки пытаются оттолкнуть, освободить тело от чужого плена, но он не слышит, целует, тянет остатки разорванной сорочки вниз.

— Не смей! — с прорвавшейся злостью выкрикивает девушка, пытается приподняться и в отчаянии отвешивает ему пощечину, затем еще одну, оставляя след на его щеках. Она ударила бы с и в третий раз, но Леший наконец опомнился и поймал ее руку, подтянулся выше, приблизился к ее лицу, больно ухватив за подбородок и вглядываясь в глаза испуганной девушки. Его взгляд теперь был трезвее, это выражение бессильной ярости она знала слишком хорошо.

— Что ты сделала со мной, ведьма! — прорычал он ей в лицо, и она испуганно дернулась.

— Все ты! — горячее дыхание касается дрожащих губ, страх сковывает сердце.

— Отпусти, не тронь! Ты не имеешь права касаться меня, Леший! — собрав остатки смелости, шипит Анна.

— Ты одурманила меня! — обвиняет и склоняется еще ниже к маняще распахнутым губам.

Руки снова приходят в движение, правой он скользит по ее бедру, бесцеремонно раздвигая ноги.

— Проклятая ведьма! — выталкивает слова в ее рот и грубо целует, больно кусая нижнюю губу и неожиданно наваливаясь сверху всем телом.

Анна отчаянно пытается сделать следующий вдох, но не может, боль, словно, молния поражает ее тело. Она задыхается, всхлипывает, отчаянно пытается оттолкнуть, оторвать от себя, расцарапать спину, шею, причинить ему хоть сотую часть той боли, что он причиняет ей, разрывая ее изнутри жестокими и яростными толчками. Тяжелая ладонь ложится на горло, сдавливает, ужас заполняет разум, отнимая последнюю волю к жизни, сил сопротивляться больше нет. Она пытается вскрикнуть, слезы льются из глаз непрерывным потоком, а губы шепчут едва слышно и почти неразличимо.