– Что, господа хорошие, никак, в новые декабристы наметились? – прокричал я. – Так вспомните, чем они закончили.

Штыки качнулись было в мою сторону, но выдрессированная гвардейская сволочь без команды старшего не сдвинулась с места.

А старший, разглядев, с кем имеет дело, матерно выругался, скомандовал повернуть фронт и взять винтовки на руку. Это что же, они на меня в штыковую собрались? Ладно, будет вам штурм Зимнего дворца.

По моему взмаху шофер поставил автомобиль задом к площади, гвардейцы заржали – видно, решили, что удираю, но заткнулись, стоило мне сорвать покрывало с пулемета.

– Как прицел выставлен?

– На две головы выше, – подрагивающим голосом ответил унтер.

– Вали отсюда, ты ни при чем, тут моя война.

Взялся за гашетку и врезал очередью над головами. Пули прошли мимо Александровской колонны, мимо Исакия и Адмиралтейства, над Конногвардейским бульваром, в сторону Новой Голландии… Гвардейцы аж присели, Владимир Александрович рот открыл – мир рухнул!!! Мужик, быдло, выскочка стреляет в великого князя из пулемета!

Собравшиеся было зеваки сыпанули прочь, а я чуть-чуть крутанул вертикальную наводку и еще раз провел стволом туда-сюда. Посыпались гильзы, вокруг кисло запахло порохом, несколько гвардейцев не выдержали, упали на булыжник, остальные замерли в полуприседе. Опытные, суки, знают, что до меня добегут от силы человек пять.

– Это было последнее предупреждение! Кто хочет жить – оружие на землю! – и демонстративно взялся за винт вертикальной наводки. Гучков с ошалевшими глазами приподнял ленту, готовясь дальше подавать ее в приемник.

Рожу при этом я держал самую зверскую, что при бородище и очках было не так уж и трудно. Да и пулеметные очереди пониманию способствуют, коли уж не побоялся великого князя пугать, так обратной дороги нет, врежет такой и не задумается.

Потекли томительные секунды, воздух на площади аж звенел от напряжения, а потом раздались сразу два громких звука – упала на брусчатку винтовка и хлопнул револьверный выстрел. Один сдался, один застрелился.

И пошло-поехало – самоубилось, как потом выяснили, всего пятнадцать человек, остальные сложили оружие. Ну да ладно, будем считать, что гвардия за Кровавое воскресенье ответила.

От дворцового сада выезжали драгуны и автомобиль Редигера, по Большой Морской бежали солдаты в серых шинелях под командой великого князя Петра Николаевича. Ну да, прямо-таки восстание декабристов, хорошо хоть без пушек обошлось. Я устало плюхнулся на сиденье и подмигнул смотревшим на все выпученными глазами полицейскому унтеру и Гучкову:

– Ну что, робяты, сделали мы с вами революцию?

Движуха на площади не затихала еще долго – Редигер лично выставлял оцепление, из здания Главного штаба появился Корнилов, Петр Николаевич же удерживал своего сиятельного родственника, который, разглядев самоубийц, все рвался в рукопашную со мной. Его лицо покраснело, усы вздыбились. Он что-то несвязно орал.

Лавр Георгиевич действовал решительней и толковей всех – он тут же направил своих смершевцев реквизировать окрестные кареты и авто, назначил экипажи автозаками и принялся паковать в них гвардейцев.

Когда мятежников оставалось человек двадцать, из Зимнего вышел бледный Столыпин. Первым делом он попытался успокоить Владимира Александровича, но без толку. Вокруг оцепления снова начала собираться толпа горожан, пару раз хлопнул магний репортерских камер.

– Да, – Гучков витиевато выругался, подрагивающими руками прикурил у полицейского унтера и затянулся, – революцию. Младороссов, ити их мать.