— Да если предположить, что твои бредни правда, то…

— То что? — я разворачиваюсь к ней всем телом.

— То странно, что якобы твоя реальная мать за все эти годы так и не объявилась, Мира, — мама мило улыбается. — Она либо равнодушная дрянь, либо…

— Вы с отцом ее запугали.

— Настоящую мать не запугаешь, Мира, — она отчеканивает каждое слово, опираясь о стол сухими, жилистыми руками. Кожа на костяшках натянута, как пергамент. Она тоже прищуривается. — И просто так ребенка не отберешь. Только если она сама… — она делает многозначительную паузу.

— Кто она?! — мое требование – рык.

Воздух сгущается, наполняясь запахом протеина, пота и цветочных духов мамы.

— Я — твоя мать, — звучит как мантра. Твердо. Непреклонно.

Я прищуриваюсь сильнее, пытаясь разглядеть хоть трещинку в этом бронированном спокойствии. Нет. Она не признается. Никогда.

Она будет стоять до последнего, и часть во мне, та самая запутанная, израненная часть, что выросла под ее крышей, восхищается этим адским упрямством.

Даже чувствует какую-то исковерканную благодарность за годы этой лжи, ставшей моей реальностью. Но это ложь. Она врет.

Она лжет прямо сейчас, глядя мне в глаза, и даже под пытками не выдаст правду. Я это знаю. Знаю каждой клеткой своего уставшего, обманутого тела.

Вот тогда я и делаю это. Резким, почти неконтролируемым движением я подхватываю конверт с микроволновки. Бумага шелестит зловеще в моих потных ладонях. Я не бросаю его. Я кидаю. Со всей силы, с ненавистью, с отчаянием. Он с глухим шлепком приземляется прямо перед ней на стол, сбивая крошки печенья, задевая ее чашку с остывшим чаем. Листки внутри шевельнулись.

— И что это? — мама приподнимает бровь.

— Тест ДНК, — медленно проговариваю я. — Твой волосок, плюс мой волосок… и… — меня анчинает трясти, и я наклоняюсь в сторону мамы и выдыхаю каждое слово ей в лицо:
— Там черным по белому написано, что вероятность нашего с тобой родства — ноль целых, ноль десятых процента. Там доказательство того, что ты врала мне всю мою жизнь.

Я выпрямляюсь, чувствуя, как по спине катится капля пота.
— Ты мне не мать.

Я жду паники, а мама откусывает печенье и делает глоток чая:

— Боже, какой бред.

— Ты сейчас издеваешься? Посмотри на результаты теста! И скажи мне правду.

— Мира, а развод по тебе сильно ударил, — она отодвигает конверт в сторону двумя пальцами. — Может, тебе вместо обвинений в мою сторону, повыдирать волосы Божене, а?

Отправляет последний кусочек печень в рот, стряхивает крошки с пальцев и делает очередной маленький глоток чая, не спуская с меня мутного, но строго взгляда.

Ей наплевать на конверт.

Или она боится признать ложь, в которой жила сорок пять лет.

Или… она сейчас ради меня стоит на своем?

Настоящая мать не откажется от дочки, даже если та — результат измен отца?

— Ты меня никогда не любила…

Резко замолкаю, потому что мама резко и несдержанно выплескивает мне в лицо теплый чай. К щеке липнет листочек мяты. Замираю. Чай капает на стол, а глаза мамы прищуриваются до двух узких и злых щелочек:

— Я тебе жопу мыла, неблагодарная ты дрянь, — шипит с обидой, — и на несколько лет отказалась от длинных ногтей. И от колец, которые могли поцарапать твою нежную кожу! И кто же это тебя надоумил?

Мама медленно встает.

— Дай угадаю, — цедит он сквозь зубы, — уж не мамаша ли Павла? — придвигает стол к столу со зловещим скрежетом. — У самой муж гулял, ко мне вечно лез с сомнительными предложениями… — раздувает ноздри, а после лезет в сумочку за телефоном.

Она прикладывает его к уху и через секунд десять цедит в трубку: