— Зачем? — спрашиваю я. — Зачем ты лезешь в мою личную жизнь?
— Закралось подозрение, дорогая моя Мира, что ты мне лапшу на уши вешала со своими проблемами со здоровьем, — прищуривается. — Со мной отец на днях поделился, что мать после сорока перестала его к себе подпускать под предлогами, что у нее то эрозия, то молочница, то еще какая-то херобора… Ты же меня также динамила, а я тебе верил.
— Но я не врала, — цежу сквозь зубы.
— Развелись, а ты бегать начала, — хмыкает. — Спортсменка, прям, а до этого сил не было. Значит, были, да?
— Свали в закат, Паша, — цежу в его самодовольное лицо.
— Были, но не для меня, — улыбается шире. — Вот я и говорю, обычная бабища, которая начинает из себя хоть что-то представлять лишь после развода, а в браке… а зачем в браке стараться? Рядом с мужем будет стонать и страдать, как умирающая чайка…
— Ну, хоть не мумия! — смеюсь я.
— Ты все сделала, чтобы стать для меня мумией, Мира. Лишь бы я тебя не трогал, лишь бы не смотрел в твою сторону, — недовольно прищелкивает языком, — и… — он наклоняется и делает вдох у моей шеи.
Глубокий и задумчивый, а после всматривается в мои глаза:
— Что это, Мира? Крем для тела? — улыбается шире и пробегает пальцами по моей шее.
Я отшатываюсь и закрываю шею ладонями.
— Да, ты определенно начала пользоваться кремами, — его глаза полны разочарования, — а что мешало для меня намазаться каким-нибудь кремушком?
— Проваливай… — отступаю.
— А я тебе отвечу, Мира, — делает ко мне шаг, — ты сама хотела выйти из этого брака. Ты сама не хотела быть со мной. Ты сама все привела к тому, чтобы мы развелись, но… я козел, а ты — жертва.

21. 21

Вот правда.

А что мне мешало бегать и ходить в тренажерный зал, когда я была в браке?

Что мне мешало мазать на себя жирные и душистые крема, которые сейчас мягко восстанавливают мою кожу и убирают мерзкую сухость?

И что мне мешало в браке купить алое платье с тонкими бретельками на ужин с мужем?

М? Что же…

Теперь это алое платье и эти туфли на высокой шпильке я надену на его свадьбу. И ведь… я не одна такая.

Многие женщины именно после развода начинают прихорашиваться.

Назло бывшему мужу. Чтобы обалдел, какую красавицу потерял. Чтобы локти кусал. Чтобы волосья повыдергивал из всех мест, до которых дотянется. Чтобы новая мымра стала ему противна.

Да, назло бывшему мы можем надеть под платье стринги, а вот “нарадость” мы почему-то не ничего не можем.

— Ты же сама обещала, — дочка Полинка сидит на пуфике у окна, — два раза.

Она на свадьбу отца оделась скромно и элегантно: пыльно-розовое платье футляр чуть ниже колена и бежевые туфли лодочки.

Я же рядом буду выглядеть как очень дорогая шлюха, которая решила все внимание на свадьбе обратить только себя. Я буду как факел.

Многие будут смотреть на меня даже против своей воли. Так работает красный цвет, глубокое декольте и открытые плечи.

В браке с Павлом я так не одевалась. Я же из консервативной семьи, где уважают элегантность, классический стиль и женскую сдержанность, а меня вдруг в сорок пять потянуло к красному.

Опять назло.

— Да, пап, я у мамы, — вздыхает Полина в телефон и выдергивает меня из напряженных размышлений. — Нет, она не передумала, — переводит на меня многозначительный взгляд, — серьги вот выбирает…

А после включает громкую связь. Я в ярости выпучиваю на нее глаза и показываю кулак и замираю, когда слышу смешливый и высокомерный голос Павла:

— Уж не решила твоя мама затмить невесту?

— Это уже проблемы твоей невесты, папа, — парирует Полинка, придерживая телефон у губ. — Но…