Полина окидывает меня оценивающим взглядом и хмыкает:

— Но… посмотреть есть на что.

— Я даже заинтригован, Поля, — Павел смеется.

И смеется он не лживо, не в напряжении, а в легкой мужской беззаботности, которой у него не было рядом со мной уже очень давно.

Я его таким не слышала, наверное… больше двух лет.

В груди колет, и я отворачиваюсь от дочки, закусив губы.

Осознаю, одну очень горькую правду для меня, как для женщины. Я бы продолжила бы быть с Павлом в браке, если бы не его измена. Меня бы не сподвигли на бунт и развод ни его угрюмость, ни наши молчаливые напряженные вечера, ни пустые ночи без поцелуев и даже объятий.

Господи, да я ведь радовалась тому, когда Павел не проявлял ко мне игривый интерес и попыток развести на близость.

Все очень закономерно в наших отношениях, и даже мое красное платье с высокими шпильками.

Паша, пусть и жесток в своих словах, но прав: обычная бабища, которая только после развода очнулась.

Нас таких — много, и моя беда — беда многих женщин моего возраста.

— Пусть твоя мама наденет те серьги, которые я ей подарил на наши двадцать лет, — хмыкает Паша на той стороне. Его голос немного сдавлен, и я делаю вывод, что он сейчас затягивает галстук на шее, — посоветуй их. Она их редко носила, а они мне нравились… — задумчиво замолкает и через пару секунд тихо говорит, — это был мой последний подарок, который был куплен с долгими и мучительными выбором и сомнениями.

— Последний? — Поля не верит и разводит на новые откровения отца, который не подозревает, что я его слышу.

— Да, — Паша подтверждает свои слова, — потом все этими подарками секретарша занималась. И знаешь, — опять смеется, — они вызывали больше восторга у твоей мамы.

Вот как. И я ведь не могу крикнуть, что он не прав, что он сейчас наговаривает, но… все его задумчивые слова — правда.

— Полюш, значит, мама на тебе и на Антоне, — что-то там на его стороне стукает и шуршит, — да… про серьги не забудь. Если, кончено, она их не продала. Она же могла, — недовольно цыкает.

Но я те серьги не продала. Я о них, честно сказать, совсем забыла.

— Хорошо, — Поля подмигивает мне, — про серьги маме подскажу.

22. 22

Ни одной женщине не хочется, чтобы в семейном архиве на фотографиях со свадьбы красовалась бывшая жена мужа. Да еще в алом платье, с голыми плечами и на высоких шпильках.

Я представляю, как будет внутри божены все переворачиваться от злобы и ревности, когда она будет рассматривать присланные снимки на одобрение, а там я.

В алом платье и с очаровательной рядом с ее мужем.

Она думала, что избавилась от меня?

Она думала, что я буду из тех бывших жен, которые в слезах и соплях уползут в нору?

А почему бы мне не устроить дружбу с Павлом? Он же мне не чужой человек. Двадцать пять лет брака, общие дети и скоро, вероятно, пойдут внуки.

Хорошо Божена устроится, если я сейчас, вся такая гордая и обиженная, исчезну из жизни ее мужа.

Это прям идеальный сценарий для каждой наглой шалавы, которая считает, что бывшая жена должна свалить в туман.

Нет.

Иду я на свадьбу Божены и Паши не для того, чтобы сдержать свое слово, а для того, чтобы подпортить ее своим присутствием.

Я повеселюсь. Я постараюсь быть на каждой фотографии. Наглая, яркая и веселая.

— Мам, ты что-то явно задумала, — вздыхает рядом Антон.

— Я задумала сегодня повеселиться, — честно признаюсь я. — Какое событие. Мы женим вашего папу на молодой шлюшке.

Мы стоим в торжественном зале ЗАГСА и ждем, когда массивные двери распахнуться и войдут жених с невестой.

В стороне несколько фотографов снуют туда-сюда и фотографируют гостей. Один из них — со стороны нашей семьи.