Воздух застревает в легких, каждый вдох дается со все большим трудом. Перед глазами на секунду плывут черные точки, мир слегка покачивается. Хватаюсь свободной рукой за ствол придорожного дерева, кора шершавая и холодная под ладонью.

– Солнышко, – начинаю осторожно, и голос звучит хрипло, словно я простужена. Каждое слово приходится выталкивать из горла силой воли. – Помнишь, папа говорил, что тетя Лида больше не будет с нами работать?

Слова выстраиваются в ряд медленно, как солдаты перед боем. Нужно быть предельно осторожной, чтобы не сказать лишнего, не травмировать детскую психику больше, чем она уже травмирована.

– Да, но может, она придет в гости? – не отстает Макар с той настойчивостью, которая свойственна детям. Останавливается посреди тротуара, поворачивает ко мне свое открытое, доверчивое лицо. – Просто поиграть, не работать.

В гости. Мой невинный пятилетний сын хочет пригласить в гости женщину, которая разрушила нашу семью. Ирония ситуации настолько острая и болезненная, что хочется смеяться и плакать одновременно. Во рту появляется привкус крови. Видимо, прикусила язык, сдерживая истерический смех.

Смотрю в его серьезные темные глаза, такие похожие на отцовские, и чувствую, как сердце разрывается на мелкие кусочки. Для него Лида была просто доброй тетей, которая читала сказки и учила складывать бумажные самолетики. Он не знает, что эта же самая тетя лежала в постели с его отцом, пока мама работала.

– Нет, дорогой, – качаю головой медленно, стараясь сохранить спокойный тон, хотя внутри все кипит и рвется на части. – Она очень занята новой работой. Но мы найдем другие способы делать самолетики.

Губы растягиваются в улыбку, которая ощущается как маска. Щечные мышцы болят от напряжения, но я продолжаю улыбаться, потому что сын не должен видеть мою боль.

– Жаль, – вздыхает Макар с искренним сожалением, которое читается в каждой черточке его лица. Опускает голову, пинает носком сапога мокрый листок. – Она была добрая.

Добрая. Слово отзывается болью в груди. Да, наверное, с детьми она действительно была добрая. Читала сказки голосом, полным нежности, играла в машинки на коленках, терпеливо объясняла правила новых игр. Но доброта к детям не оправдывает предательства по отношению к взрослым.

Память услужливо подбрасывает картинки: Лида, которая помогает Макару завязывать шнурки, смеется над его детскими шутками, утешает, когда он упал и ушибся. Та же самая Лида, которая снимала одежду для моего мужа в нашей спальне.

Продолжаем идти, и каждый шаг дается все тяжелее. Асфальт под ногами кажется зыбким, ненадежным. Дома по сторонам улицы плывут в тумане подступающих слез, которые я отчаянно сдерживаю.

22. Глава 22

Подходим к зданию детского сада, и вид знакомого трехэтажного строения из красного кирпича вызывает смесь облегчения и тревоги. Современное здание окружено благоустроенной территорией с яркими игровыми площадками, где разноцветные горки и качели создают иллюзию детского рая. Дорогое частное заведение, которое мы с Мироном выбирали два года назад, тщательно изучая программы, условия, рейтинги.

Тогда казалось, что мы инвестируем в будущее сына, создаем ему лучшие условия для развития и социализации. Изучали каждую мелочь: квалификацию воспитателей, качество питания, развивающие программы. Мирон был особенно въедливым, задавал множество вопросов, требовал справки и документы. Образцовый отец, заботящийся о своем ребенке.

Теперь понимаю, что это еще одна золотая цепь, которая крепко привязывает меня к Мирону. Государственные сады переполнены, очереди растягиваются на годы вперед. Без его финансовой поддержки мне не потянуть оплату за такое заведение. Еще один рычаг давления, еще один способ контроля.