Даже потрясение от упоминания Макара не может полностью сломить его железную волю. Мирон принадлежит к породе мужчин, которые видят в любом кризисе лишь временную неприятность, требующую жестких административных решений.

– И знаешь, что самое страшное? – продолжаю безжалостно, желая пробить его броню самоуверенности хотя бы на мгновение. Голос дрожит от переполняющих эмоций, каждое слово царапает горло острыми когтями. В животе все сжимается болезненным спазмом от того, что я вынуждена причинять боль, говоря о собственном сыне. – Он думает, что это его вина. Что если бы он был лучше, послушнее, умнее, папа не ушел бы к другой тете.

В памяти всплывает образ Макара: его испуганные глазенки, дрожащие губки, тонкие ручки, которые обнимали мою шею, пытаясь утешить. Пятилетний ребенок, который берет на себя ответственность за грехи взрослых. Боль пронзает сердце, острая и режущая, будто кто-то вонзил нож между ребер.

Мирон выпрямляется во весь свой внушительный рост, широкие плечи расправляются под дорогой тканью. Каждый сантиметр его мощного тела излучает властность и непоколебимую уверенность в собственной правоте. Руки медленно скрещиваются на груди в знакомом жесте превосходства, который я наблюдала тысячи раз на деловых встречах. Поза человека, привыкшего диктовать условия и не терпящего возражений.

Свет от торшера падает на его лицо под углом, превращая знакомые черты в маску непреклонности. Высокий лоб, прямой нос, волевой подбородок – все говорит о силе характера, которая может как защищать, так и разрушать.

– Хватит драматизировать, – произносит он холодно, раздельно произнося каждый слог, и в голосе снова появляются те стальные нотки, которые заставляют дрожать подчиненных в его офисе. Тон делового человека, для которого эмоции всего лишь помеха в принятии рациональных решений. – Дети приспосабливаются быстрее взрослых. Макар переживет.

Его равнодушие поражает как удар тока. Словно речь идет не о собственном сыне, не о пятилетнем мальчике, чья детская душа получила глубочайшую травму, а о досадной помехе в деловых планах, которую можно устранить административными методами.

Воздух застревает в легких, дыхание становится поверхностным, прерывистым. Грудная клетка сжимается стальными обручами, каждый вдох дается со все большим трудом. В горле встает ком, мешающий говорить. Руки сжимаются в кулаки так крепко, что ногти впиваются в ладони, оставляя болезненные полумесяцы на коже.

– Переживет? – не верю своим ушам, и голос срывается на высокой ноте, эхом отражается от стен гостиной. Знакомая комната внезапно кажется чужой, враждебной. Даже мебель, которую мы выбирали вместе, теперь выглядит как декорации к спектаклю, в котором я играю роль, не понимая сюжета. – Ты говоришь о психологической травме ребенка, как о простуде, которая сама пройдет через неделю?

На журнальном столике стоят рамки с семейными фотографиями. Макар в день рождения, весь перемазанный кремом от торта, счастливо смеется. Наша поездка на море два года назад. Сын строит замок из песка, а Мирон помогает ему, оба довольные и расслабленные. Эти снимки теперь кажутся насмешкой над нашей нынешней реальностью.

– Не нужно раздувать из мухи слона, – отмахивается он с тем привычным пренебрежением, которое проявляет к проблемам, не касающимся его напрямую. Жест широкий, небрежный, словно сметает со стола крошки после еды. – Главное обеспечить ему материальную стабильность. А для этого семья должна остаться вместе, что бы ни случилось.

Материальная стабильность. В его сознании деньги решают абсолютно все проблемы, включая детские душевные травмы. Успешный бизнесмен, который измеряет ценность человеческих отношений финансовыми показателями.