Воздух в комнате сгущается от его раздражения. Даже мебель, казалось бы, сжимается под тяжестью его недовольства. Торшер в углу отбрасывает резкие тени, превращая привычную гостиную в арену для битвы.

Бросает постельные принадлежности на кожаный диван с такой силой, что подушка отскакивает и падает на пол. Звук глухого удара разрезает тишину как выстрел. Мирон даже не нагибается поднять, а демонстративно игнорирует, показывая всем своим видом, насколько унизительной считает эту ситуацию.

– Надеюсь, ты довольна, – бросает через плечо, не удостаивая меня взглядом. Голос пропитан едким сарказмом, каждое слово капает ядом. – Глава семьи спит на диване, как провинившийся подросток.

Мои ноги словно приросли к полу. Пальцы ног сжимаются в домашних тапочках до боли. В животе все сжимается в тугой узел от его тона. Даже сейчас, даже после всего произошедшего, он умудряется заставить меня чувствовать себя виноватой. Мастер психологического давления, который не может существовать без контроля над ситуацией.

Каждая клеточка моего тела вибрирует от напряжения. Руки дрожат так сильно, что приходится сцепить пальцы, чтобы скрыть эту слабость. Но внутри зреет холодная ярость, которой я никогда не испытывала. Пятнадцать лет покорности и самопожертвования оборачиваются стальным стержнем в позвоночнике.

– Ты сам создал эту ситуацию, – отвечаю холодно, и голос звучит удивительно твердо. Слова вылетают четко, без дрожи, хотя внутри все горит.

Мирон застывает, выпрямляется во всю свою внушительную высоту. Поворачивается ко мне медленно, как хищник, почуявший добычу. В его темных глазах вспыхивает тот самый огонек, который я наблюдала тысячи раз на деловых переговорах. Взгляд становится острым, сосредоточенным, готовым к нападению. Ноздри слегка раздуваются. Он чувствует сопротивление и готовится его сломить.

Атмосфера в комнате накаляется до предела. Даже воздух кажется более плотным, наэлектризованным. Свет от торшера дрожит, отбрасывая пляшущие тени на стены, украшенные нашими семейными фотографиями. Эти снимки смотрят на нас немыми свидетелями разрушения того, что когда-то было крепкой семьей.

– Знаешь что, Алеся? – голос становится опасно тихим, почти шепотом. Но в этом шепоте столько угрозы, что мурашки пробегают по коже. – Хватит изображать оскорбленную невинность. Ты тоже виновата в том, что между нами произошло.

Сердце подскакивает к горлу, бьется там как пойманная птица. Кровь стучит в висках так громко, что заглушает все остальные звуки. Неужели он снова будет сваливать вину на меня? Неужели в его искривленной логике я ответственна за его измену?

Ладони становятся влажными от пота, рот пересыхает. Но вместо привычного желания сжаться, спрятаться, извиниться, внутри разгорается пламя возмущения.

– Виновата в чем именно? – встаю с кресла резким движением, и мягкая обивка скрипит под резким перемещением веса. Руки сжимаются в кулаки так крепко, что костяшки белеют, а ногти впиваются в ладони. Боль острая, но она помогает сосредоточиться, не дает эмоциям полностью захлестнуть разум.

Комната словно уменьшается в размерах. Расстояние между нами сокращается не физически, а энергетически. Два человека, которые когда-то любили друг друга, сейчас стоят по разные стороны пропасти взаимных обвинений.

– В том, что наш брак превратился в формальность, – выплевывает он слова как горькое лекарство. Каждый слог пропитан желчью и разочарованием. – В том, что ты стала для меня чужой. Когда в последний раз ты интересовалась моими делами? Моими проблемами?